Хранить вечно
Шрифт:
— Ну, скажем, на первый зимний снег!
Барон прошелся по залу.
— Никогда не надо откладывать хорошие вещи. Сейчас попрошу очистить этот зал и расставить столы для дружеского обеда. Я хочу отметить свое приобретение…
Барон прогулялся по парку, осмотрел все постройки.
Мы стояли у окна в зале, когда на горке, на дороге, поднимающейся из села к замку, появилась странная процессия.
Двигалась колонна подвод, запряженных лошадьми. Эту процессию можно было назвать большим обозом. Десятка три подвод. На подводах дети.
— Что случилось? Что это за явление? —
Офицер пожал плечами и пообещал немедленно справиться. Но я догадался и без его справки.
— Это дети из санатория! — ответил я барону и взглядом задержал офицера. — Все понятно. Они слишком поздно эвакуировались. Танки перехватили все дороги, и они возвращаются назад, а с ними, быть может, и учителя, и врачи…
Офицер подтвердил мое предположение.
— Такие вещи и раньше случались, — пояснил он барону.
— А дети больные, — добавил я. — Сами они ходить не могут… Здесь лечат больных костным туберкулезом…
— Кто лечит? — спросил барон. — Кто платит за лечение, хотел я спросить?
Но я помнил о своем положении при штабе генерала и не торопился с пояснениями.
— Должно быть, — ответил я уклончиво, — к нам сейчас явятся воспитатели… Они все и объяснят!
— Если вы окажете любезность быть переводчиком!
Барон, видимо, решил мелкими уколами вывести меня из себя. Он не мог не понимать моего душевного волнения в ту минуту, хотя и не знал, что это село близко мне не только как обычное русское село.
— Делегацию привести ко мне! — распорядился барон.
Обоз между тем на подъезде к замку был остановлен автоматчиками, офицер пошел передать распоряжение барона. Мы остались вдвоем.
— Вы всерьез решили сделаться хозяином этого замка? — спросил я.
Барон покачал головой.
— Вы неисправимы, мой молодой друг! В Германии такое имение стоит целого состояния, через администрацию я этот замок получу почти даром… Мне нравится здесь…
— Тогда я, вероятно, могу с вами говорить как с хозяином этого имения?
— Я понял вас! Вы будете просить разрешения разместить этих детишек в замке… Гуманность и прочее. Сначала послушаем их воспитателей!
Дверь открылась, и офицер пропустил вперед женщин. Они переступили порог и остановились, не зная, кто в зале главный, к кому обращаться. Офицер указал на барона. У меня возникли серьезные опасения: вдруг кто-то из них видел меня здесь до войны и узнает? Но никак я не ожидал того, что выпало на мою долю.
К барону подошли… моя мать и Марьюшка… У меня не оставалось времени не только что-то сделать, но даже обдумать свершившееся. Уйти я не мог ни под каким предлогом, ведь мне предстояло переводить.
Марьюшка здесь… Это еще объяснимо, она могла приехать к отцу, поступила воспитательницей к детям… Но как же оказалась здесь моя мать? Как могло случиться, что ее застигли немцы?
Мгновения, отпущенные мне на то, чтобы опомниться, истекли. Мать обратилась к барону на немецком языке, назвав себя и Марьюшку воспитателями детского санатория.
— О-о! — воскликнул барон. — Нам не нужен переводчик! Барон сдержанно поклонился.
— Я представлюсь вам! Барон фон Рамфоринх! И тут он обернулся
ко мне…— Это мой друг… — произнес он, указывая глазами на меня. — Я иногда пользуюсь его услугами при переводе с русского-Мать и Марьюшка оглянулись на меня.
Мне ничего не оставалось, как приблизиться к ним. Марьюшка тут же отвела взгляд, но мать, мать-то меня сразу узнала. Не дай бог, как говорится, пережить такое даже во сне…
Я знал ее выдержку — она ничем не показала, что узнала меня. Самое страшное мгновение проскочило. Но теперь ей предстояло преодолеть второй барьер, и не менее сложный. Перед засылом в Германию меня предупредили, что и она не будет посвящена, куда и зачем я уезжаю. Для нее я уехал в Испанию… Война в Испании давно окончена, я исчез, и вдруг здесь, рядом с бароном, да еще в роли его «друга».
Но я не заметил ни тени волнения на ее лице, она, конечно, мгновенно все поняла и сумела подавить волнение. Мать взяла Марьюшку за локоть как раз в ту секунду, когда она опять посмотрела на меня.
— Я предупреждала вас, Маша, — раздался неожиданно строгий голос матери. — Я вас предупреждала, что вы ничему не должны удивляться! Ничему! — повторила она с ударением.
— Переведите! — попросил меня барон.
— Я это могу сделать сама! — ответила мать. — Я предупредила свою спутницу, чтобы она ничему здесь не удивлялась… Она молода, не знает жизни, не понимает вашего мировоззрения…
— А вы знакомы с нашим мировоззрением? — спросил барон.
— Я — знакома!
— Вы немка?
Мать отвечала без промедления, навязывая стремительный ритм беседы:
— Нет! Но я много лет жила в Швейцарии и в Германии…
— Да, у вас прекрасное произношение…
Теперь я чувствовал по быстрой ее речи, что она в крайнем волнений, но боялся лишь за Марьюшку, что она не сможет понять мое появление.
— Политическая эмиграция? — спросил барон.
— Политическая эмиграция…
— Кто же революционер? Вы или ваш муж?
— И я и мой муж!
Зачем она все это ему говорит? В этакой откровенности нет никакой нужды, коммунисты никогда не вызывали симпатий у барона.
— Вы интеллигентный человек. Вы из дворян?
— Да, я из дворянского сословия…
— Коммунистка?
— Да!
— Итак, — продолжал барон, неуклонно продвигаясь к своей цели услышать откровения о войне, — вы заявили, что вам известно наше мировоззрение… С какой просьбой вы решили обратиться к нам?
— Теперь уже к вам, господин Рамфоринх, если только вы не однофамилец главы международного химического концерна…
— О-о! Вы знаете не только немецкий язык, вы осведомлены о германской промышленности… Я действительно… — барон помедлил, подыскивая слово, и вдруг улыбнулся, ему показалось, что он нашел остроумный ответ, — акула империализма, король вооружений, закулисный хозяин Гитлера. Я попятно выразился? Мне кажется, что именно так называют нас в ваших газетах…
— Приблизительно так! — согласилась мать. — Но я имею в виду то, что ваша власть выше военной власти. Мы просим вас разрешить оставить детей в помещении санатория. Мы не успели увезти детей в далекий тыл… Танки нас обогнали…