Хребты Безумия

Утром в среду, восемнадцатого июля, я получил телеграмму с пометкой «Беллоуз-Фолз»: Эйкли сообщал, что посылает черный камень поездом № 5508, который отправляется с вокзала «Беллоуз-Фолз» в 12.15 дня и прибывает на Северный вокзал Бостона в 16.12. По моим расчетам, посылку должны были доставить в Аркхем по крайней мере к полудню следующего дня, и поэтому все утро четверга я провел дома в ожидании почтальона. Но ни к полудню, ни даже к вечеру почтальон не появился, а когда я позвонил на почту, мне ответили, что никакой посылки на мое имя не поступало. Заказывая междугородный звонок в отдел почтовых доставок бостонского вокзала, я был охвачен все возраставшей тревогой и потому почти не удивился, узнав, что такой посылки не поступало и к ним. Поезд № 5508 прибыл накануне с опозданием в 35 минут, но никакого груза на мое имя в почтовом вагоне не было. Тем не менее служащий отдела пообещал разобраться с этой историей; мне же ничего не оставалось, как отправить вечерней почтой письмо Эйкли, в котором я вкратце рассказал о случившемся.

Бостонское почтовое отделение работало с похвальной расторопностью — уже на следующий день мне позвонил тот самый служащий, с которым я разговаривал накануне, и поспешил сообщить результаты своего расследования. Как оказалось, проводник почтового вагона поезда № 5508 припомнил одно происшествие, которое, возможно, имело прямое отношение к моей пропаже: когда в начале второго часа пополудни поезд стоял на станции в Кине, штат Нью-Гэмпшир, к нему обратился какой-то худощавый рыжеволосый мужчина с очень странным голосом — судя по виду, сельский фермер из глубинки.

По словам проводника, незнакомец сильно переполошился из-за какой-то коробки с тяжелым грузом, которую он якобы должен был получить и которой не оказалось ни в вагоне, ни в списках почтовой компании. Незнакомец представился как Стэнли Адамс; он говорил на редкость низким и каким-то жужжащим голосом, от которого на проводника вдруг напала необъяснимая дремота, так что он слушал этого Адамса будто сквозь сон. Чем кончился их разговор, проводник сказать не мог: он помнил лишь, что пришел в себя, когда поезд уже тронулся. Бостонский служащий также не преминул аттестовать проводника как безупречно честного и надежного молодого человека с безупречным послужным списком.

В тот же вечер я отправился в Бостон, чтобы лично расспросить проводника, фамилию и адрес которого я узнал в бостонском почтовом отделе. Он оказался человеком откровенным, приятным в общении, однако ничего нового добавить к своему рассказу не смог. Как это ни странно, но он вообще сомневался в том, что при встрече сумеет опознать своего загадочного собеседника. Убедившись, что ему и впрямь нечего больше сказать, я вернулся в Аркхем и всю ночь писал письма: одно — Эйкли, а остальные — в почтовую компанию, полицейское управление и начальнику железнодорожной станции в Кине. Я не сомневался в том, что незнакомец со странным гипнотизирующим голосом сыграл в этом деле ключевую роль; оставалась надежда, что с помощью станционных служащих и учетных ведомостей телеграфного отдела удастся выяснить что-нибудь как о нем самом, так и о том, где, когда и каким образом он раздобыл сведения о посылке.

Признаюсь сразу, что мое расследование окончилось безрезультатно. Да, восемнадцатого июля, в самый разгар дня, на вокзале в Кине действительно заметили человека со странным голосом; один из свидетелей даже припомнил, что вроде бы видел у него в руках какую-то коробку. Но кто это был, так и осталось неизвестным, ибо ни до, ни после того случая его никто больше не видел. Насколько можно было судить по ведомостям, в телеграфный отдел он не заходил, никаких сообщений не получал и вообще телеграфный отдел не принимал ничего похожего на извещение о следовании посылки с черным камнем в поезде № 5508. Разумеется, Эйкли провел параллельное расследование и даже лично съездил в Кин, чтобы расспросить о незнакомце привокзальную публику; но он относился к происшествию с большей обреченностью, чем я, и усматривал в пропаже коробки зловещее проявление роковых сил. Во всяком случае, он не надеялся, что она отыщется. Он и прежде говорил, что обитатели гор и их агенты явно обладают телепатическими и гипнотическими способностями, а потому в следующем письме высказывал твердое убеждение в том, что камень уже находится не на нашей планете. Прочитав все это, я воспылал благородным гневом: выходило, что мы безвозвратно потеряли соблазнительную возможность проникнуть с помощью древних полустертых иероглифов в удивительные тайны пришельцев. Быть может, это происшествие еще долго терзало бы мою душу, если бы свежие письма Эйкли не отвлекли меня от него: эта история внезапно получила новый оборот, заставивший меня на время позабыть обо всем остальном на свете.

IV

Неведомые существа, о которых Эйкли писал в своем дневнике — почерком уже до того неровным, что больно было глядеть, — начали преследовать его с откровенной одержимостью. Лай собак — особенно в облачные или безлунные ночи — стал надрывно-кошмарным; а на глухих дорогах, по которым ездил Эйкли, на него неоднократно пытались напасть средь бела дня. Второго августа, когда он направлялся в соседний городишко, путь машине преградило поваленное толстое дерево. Это случилось на том участке трассы, где густой и темный лес вплотную подступал к дороге, и, судя по бешеному лаю двух огромных псов, которых Эйкли взял с собой, неведомые существа явно скрывались где-то поблизости. Ему было страшно подумать, чем могло бы кончиться дело, не будь рядом собак, — и с той поры он не покидал усадьбы, не прихватив с собой хотя бы пару своих верных и сильных стражей. Два следующих происшествия имели место пятого и шестого августа: в первом случае по капоту машины царапнула пуля, а во втором собаки снова подняли лай, указывая на близость жутких лесных обитателей.

Пятнадцатого августа я получил от Эйкли душераздирающее письмо и не на шутку встревожился. Не пора ли ему, подумал я, перестать скрывать ото всех свой кошмар и призвать на помощь полицию? В ночь с двенадцатого на тринадцатое августа усадьба подверглась настоящему приступу: кругом свистели пули, а наутро три собаки из двенадцати лежали застреленные насмерть. Дорога была испещрена когтистыми следами, среди которых виднелись и отпечатки человеческих ступней: Эйкли был уверен в том, что их оставил Уолтер Браун. Эйкли бросился звонить в Братлборо — хотел закупить еще собак, однако едва он начал говорить, как телефон отключился. Тогда он отправился туда на своей машине и, прибыв на телефонную станцию, узнал, что посланные проверить линию монтеры обнаружили в безлюдных горах к северу от Ньюфейна аккуратно перерезанный главный кабель. Перед отъездом Эйкли купил четырех отменных псов и несколько коробок патронов для своей крупнокалиберной магазинной винтовки. Письмо было написано им прямо в городском почтовом отделении и пришло ко мне без задержек.

Мой научный интерес к этому случаю уже давно перерос в чисто человеческий и даже, если угодно, личный. Я боялся за Эйкли, осажденного кошмарными чудовищами в своей далекой усадьбе, и отчасти за себя: ведь я был непосредственным участником всей этой загадочной истории! Тайные противники Эйкли проникали повсюду. Вдруг они доберутся и до меня? В своем ответном письме я убеждал Эйкли обратиться за помощью в полицию, намекнув, что в противном случае оставляю за собой право действовать самостоятельно. Я писал, что хочет он того или не хочет, а я лично поеду в Вермонт и помогу ему объясниться с представителями соответствующих ведомств. Однако в ответ я тут же получил срочную телеграмму с пометкой «Беллоуз-Фолз», и эта телеграмма гласила:

ЦЕНЮ ВАШУ СМЕЛОСТЬ ЗПТ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ ТЧК НИЧЕГО НЕ ПРЕДПРИНИМАЙТЕ ЗПТ ИНАЧЕ БУДЕТ ПЛОХО ОБОИМ ТЧК ПОДРОБНОСТИ ПИСЬМОМ ТЧК ГЕНРИ ЭКЛИ

Дело неуклонно принимало все более серьезный оборот. Вскоре после этой телеграммы я получил от Эйкли ошеломляющее короткое послание, без сомнения написанное дрожащей от слабости рукой: оказалось, что он не только не посылал никакой телеграммы, но и не получал вызвавшего ее письма. Из беглых расспросов служащих почтового отделения города Беллоуз-Фолз он узнал, что телеграмму отправил какой-то приезжий — мужчина с рыжеватыми волосами и очень низким, каким-то жужжащим голосом; ничего более ему узнать не удалось. Один из почтовых служащих показал бланк с нацарапанным на нем текстом телеграммы; почерк отправителя был незнаком Эйкли. Любопытно, что его фамилия была написана с ошибкой: «Экли», без буквы «й». Само по себе это вызывало определенные предположения, но углубляться в них Эйкли не стал — момент был и без того критический.

Он сообщал о гибели еще нескольких собак и приобретении новых, а также об уже ставших традиционными ночных перестрелках. Следы Брауна, а также по меньшей мере еще двух человек, обутых в ботинки с подковами, теперь постоянно появлялись среди отпечатков когтистых лап на дороге и позади дома.

В конце концов Эйкли был вынужден согласиться с тем, что дело приняло нешуточный оборот и что ему остается лишь как можно скорее переехать к сыну в Калифорнию, бросив родовое имение на произвол судьбы. И все же ему было нелегко расставаться с тем единственным для каждого человека местом, имя которому — родной дом. Эйкли решил повременить с отъездом и попробовать продержаться еще немного: он надеялся отвадить непрошеных гостей, показав им, что не желает больше докапываться до их тайн.

Я тут же ответил Эйкли, снова предложив ему свою помощь и выразив желание немедленно приехать к нему, чтобы вместе с ним рассказать полицейским властям об угрожающей ему страшной опасности. В своем ответном послании Эйкли противился моим предложениям несколько меньше, чем я мог ожидать, — исходя из его предыдущих настроений. Однако он попросил подождать до тех пор, пока он не уладит все свои финансовые дела и не свыкнется с мыслью о расставании с родными краями. Местные жители не одобряли его научных занятий и сумасбродных теорий, а потому он собирался уехать без лишнего шума, не привлекая к себе внимания и не вызывая кривотолков о здравости его ума. Он признался, что не может больше выносить все это, но он хотел бы сойти со сцены по возможности достойно.