Хребты Безумия

Тем не менее научное любопытство и азарт первооткрывателей еще не совсем в нас угасли; мы машинально продолжали, согласно своим планам, собирать образцы всех пород, какие попадались в кладке. Желательно было собрать полную коллекцию, чтобы увереннее определить возраст города. В мощных наружных стенах ничто не указывало на время более позднее, чем юрский и команчский период, да и в других местах самые недавние камни относились к плиоцену. С большой определенностью можно было заключить, что город, по которому мы блуждали, превратился в царство смерти примерно пятьсот тысяч лет назад, а то и больше.

Пробираясь по сумеречным ходам каменного лабиринта, мы заглядывали во все попадавшиеся по пути проемы, осматривали помещения и определяли, можно ли туда проникнуть. Некоторые отверстия находились слишком высоко, за другими виднелись одни только обледеневшие развалины, как в лишенной крыши башне на холме. В одной комнате, просторной и не столь разрушенной, зияла в полу бездонная пропасть, куда, по всей видимости, не было спуска. Не раз нам выпадала возможность изучить уцелевшие ставни, и мы поражались, различая текстуру окаменевшего дерева — реликта столь далекой эпохи. Это были мезозойские голосемянные и хвойные — прежде всего саговники мелового периода, а также веерные пальмы и ранние покрытосемянные третичного периода. Позднее плиоцена ничего не обнаруживалось. Располагались ставни по-разному: иные с внешней, иные с внутренней стороны глубоких амбразур; на краях имелись следы необычных петель — последние, впрочем, давно обратились в прах. Утратив прежние — вероятно, металлические — крепления, ставни держались за счет того, что застряли в пазах.

В конце концов мы набрели на ряд окон в пяти округлых выступах колоссального конуса, вершина которого осталась нетронутой; за ними была обширная, хорошо сохранившаяся комната с каменным полом, но спуститься туда из окна возможно было только по веревке. Таковая у нас имелась, но мы не хотели без особой необходимости карабкаться по ней целых двадцать футов, тем более что в разреженном горном воздухе это упражнение отняло бы очень много сил. Громадная комната служила, вероятно, чем-то вроде зала или вестибюля; в свете электрических фонарей был виден четкий и, надо полагать, выразительный скульптурный рельеф, который располагался вдоль стен широкими горизонтальными лентами, чередуясь с такими же широкими полосами, заполненными абстрактным орнаментом. Мы взяли это место на заметку, чтобы вернуться сюда, если не найдем помещение с более удобным доступом.

Но вот нам попался как раз такой вход, какой мы искали: арочный проем, шести футов в ширину и десяти в высоту, на месте, куда подходил прежде воздушный мостик, пересекавший переулок в пяти футах над нынешней поверхностью льда. Такие проемы, разумеется, находились на одном уровне с полом верхнего этажа, и в данном случае пол был на месте. Само здание, обращенное фасадом к западу, находилось слева от нас и состояло из ряда одинаковых прямоугольных элементов. Здание напротив, где зиял ответный арочный проем, сохранилось плохо. Это был цилиндр без окон, со странным округлым выступом в десяти футах над отверстием. Внутри царила непроглядная тьма, а за проходом, судя по всему, открывался бездонный пустой провал.

Вскарабкавшись на кучу обломков, мы подобрались к левому зданию еще легче, чем рассчитывали, но, прежде чем воспользоваться желанной возможностью, на мгновение заколебались. Пусть мы уже нарушили границу, отделявшую нас от хитросплетения древних тайн, но чтобы ступить внутрь уцелевшего здания, нетронутого уголка баснословного мира, чудовищная природа которого становилась нам все яснее и яснее, — для этого требовалось заново набраться решимости. И все же мы перешагнули край отверстия. За ним находилось что-то вроде длинного и высокого коридора с рельефами на стенах, пол был выложен большими сланцевыми плитами.

Заметив множество арочных проемов по обеим сторонам коридора, мы поняли, что за ними находится разветвленная сеть помещений: настала пора прибегнуть к нашей системе пометок. До сих пор нам хватало компасов, да и горный хребет, видневшийся между башен, служил надежным ориентиром. Теперь же требовалось нечто иное. Мы нарвали запасную бумагу на подходящего размера клочки и сложили их в мешок, который взял Данфорт. Использовать их предполагалось по возможности экономно. Поскольку в этих древних стенах не гуляли сколько-нибудь заметные сквозняки, нам не грозило заблудиться. На тот случай, если ветерок все же задует или запас бумаги истощится, был предусмотрен другой, правда, медленный и трудоемкий способ: делать на стенах зарубки.

Но чтобы судить о размерах этого лабиринта, нужно было сначала его осмотреть. Дома были расположены очень близко друг к другу и связаны большим числом переходов — не заметишь, как по подледному мостику забредешь в соседний. Помешать могли только локальные обвалы и геологические сдвиги, поскольку оледенение мало затронуло внутренности этой массивной конструкции. Замечая под прозрачным льдом окна, мы каждый раз убеждались, что они плотно закрыты ставнями, словно все дома были оставлены в одинаковом виде до той поры, пока нижние этажи не скрылись под толщей льда. Трудно было избавиться от впечатления, будто в стародавнюю, покрытую мраком эпоху дома были намеренно заперты и покинуты — не разрушенные никакой внезапной катастрофой и даже не обветшавшие. Быть может, неведомые горожане предвидели грядущее оледенение и покинули город все вместе, чтобы найти менее уязвимое убежище? Какие точно физиографические условия сопровождали образование в этих краях ледяной корки, еще предстояло определить. Постепенное наступление льда, очевидно, исключалось. Вероятно, скопившийся снег превратился в лед под собственной тяжестью, а может, разлилась река или где-то в горах прорвало ледяную дамбу, что и привело к ситуации, которую мы теперь наблюдали. В этих местах ничто не казалось невероятным.

VI

Не возьму на себя труд детально и последовательно описать наши блуждания по замысловатой сети похожих на пещеры помещений, по этому чудовищному склепу, полному старинных тайн, никогда не слышавшему эха человеческих шагов. Достаточно будет сказать, что одни только вездесущие стенные рельефы содержали в себе множество открытий самого драматического свойства. Мы сделали фотографии со вспышкой, они подтвердят правдивость того, что будет рассказано дальше. Жаль, у нас было с собой слишком мало пленки. Использовав ее всю, мы стали схематически зарисовывать самые поразительные изображения.

Здание, куда мы проникли, было из числа самых крупных и тщательно отделанных; осмотр его помог нам составить представление обо всей немыслимо древней архитектуре города. Внутренние стены были тоньше внешних, но на нижних этажах прекрасно сохранились. Похожая на лабиринт постройка поражала сложностью и причудливостью — в частности, сменой уровней пола; если бы не разбросанные клочки бумаги, мы заплутали бы у самого входа. Первым делом мы решили исследовать верхнюю часть, не столь сохранную, как нижняя. Извилистыми ходами мы прошли футов сто до верхнего ряда комнат — засыпанные снегом и обломками, они смотрели прямо в открытое полярное небо. Лестниц не было, их заменяли пандусы: где плавные, а где крутые, из ребристого камня. Комнаты нам встречались самых различных форм и пропорций, от звездчатых до треугольных и квадратных. Средний их размер составлял, пожалуй, 30 х 30 футов, высота — 20 футов, но много было и более просторных. Тщательно осмотрев все, что находилось выше уровня льда, мы спустились в подледные этажи и вскоре убедились, что бесконечное переплетение комнат и коридоров выведет нас, наверное, далеко за пределы данного здания. Нас угнетали циклопические габариты и массивность всего, что встречалось по пути; в очертаниях, размерах, пропорциях, убранстве и конструктивных особенностях этого сооружения, сама древность которого воспринималась как кощунство, угадывалось нечто глубоко чуждое человеческому роду. Изучая резные рисунки, мы вскоре поняли, что они говорят об истории, растянувшейся на много миллионов лет.

Для нас еще оставалось загадкой, на каких инженерных принципах основывались строители, укладывая и балансируя огромные массы камня, хотя ясно было, что они широко использовали принцип арки. В комнатах, которые мы посетили, не было никаких вещей или предметов обстановки, — это подтвердило наше предположение, что обитатели покидали город обдуманно и без особой спешки. Главным и повсеместным украшением была скульптурная отделка стен, построенная по одной и той же схеме: с пола до потолка чередовались горизонтальные полосы рельефа шириной три фута с полосами той же ширины, заполненными геометрическим орнаментом. Попадались и исключения из этого правила, но в подавляющем большинстве случаев оно соблюдалось. В орнаментальных полосах нередко встречались гладкие картуши с причудливым точечным рисунком.

Техника исполнения, как мы скоро установили, отличалась зрелостью и совершенством; она достигла предельной изощренности, хотя ни в одном аспекте не совпадала с традициями человеческого искусства. Я в жизни не видел скульптуры столь утонченной. Подробнейше проработанные изображения флоры и фауны отличались удивительной живостью, хотя на рельефе их было великое множество; абстрактный орнамент поражал виртуозной сложностью. В арабесках, с начала до конца построенных на математических принципах, симметрично сплетались кривые и ломаные линии, причем повсюду превалировало число пять. Создатели ленточных рельефов следовали строгим формальным требованиям и практиковали очень необычную трактовку перспективы, однако сила их искусства произвела на нас глубокое впечатление, несмотря на то что художников и зрителей разделяли целые геологические периоды. Их композиционный метод основывался на странном сочетании плоскостных и двухмерных объектов и воплощал в себе глубочайший психологический анализ, не свойственный ни одному древнему народу. Бесполезно искать что-нибудь подобное этому искусству в наших музеях. Те, кто ознакомится с фотографиями, усмотрят в них некоторую аналогию разве что с самыми гротескными идеями наиболее дерзких футуристов.