Хрен знат

Предыдущие два раунда ничему Напрея не научили. Он по-прежнему топтался на месте, изредка, наудачу, выбрасывая вперед правую руку. Она у него становилась все тяжелей. Я легко уходил вправо и бил раскрытой ладонью по его потному лбу. Не сильно, но так, чтобы щелкнуло. Можно было, конечно, пустить ему кровь, но совесть протестовала. Слишком уж не равны были силы.

Наконец, мой соперник врубился, над ним просто-напросто издеваются, и рассвирепел. Ему уже было наплевать на защиту. Главное дело - попасть, заехать хоть раз в мерзкую рожу врага. Он махал своими клешнями, покуда не выдохся окончательно. Глаза Юрка действительно закрывал, и это сыграло с ним злую шутку. На развороте его занесло, он споткнулся, упал и сильно порезал ладонь донышком битой бутылки.

Я думал, Напреев от злости заплачет. Нет, вид собственной крови успокоил его. Он осторожно поднялся, держа на излете руку, чтоб не испачкать штаны.

– Разошлись!
– запоздало скомандовал Славка.

Через пару минут мы уже хлопотали над раненым. Витька схватил пустую бутылку и побежал в депо за чистой водой. Я отыскал подходящий лист подорожника, развернул узелок с конфетами и разорвал платок на три лоскута. Босяра руководил.

Рана была неглубокой. Ее промыли водой, наложили повязку.

Потом мы сидели на склоне оврага и поминали Лепеху. Ели конфеты с печеньем, запивая водой из бутылки.

Никто не смеялся, а Юрка вообще потух.

– Ни хрена себе, веники!
– сказал он в раздумье.
– Пята, получается, меня отхреначил. Вот уж от кого не ожидал!

– А я тебе давно говорил, - завелся Босяра, - будешь во время драки глаза закрывать, скоро и Витя Григорьев навешает тебе звиздюлей. Дело даже не в том, что у тебя первого кровища пошла. Ты ведь ни разу в него по-хорошему не попал. А он мог бы тебе раза четыре сопатку разбить. Но почему-то не стал. Мне кажется, Пята, потихаря, где-то занимается боксом. Нет, как он через тебя перепрыгнул!

И Славка залился колокольчиком. Так смеяться умел только он.

Прощаясь, мы с Юркой обнялись, и пожали друг другу руки. Это тоже из дуэльного кодекса. Драки один на один не плодили врагов, если все было по-честному.

Витек провожал меня до двора. Нам было по пути.

– Слушай, - спросил он, - как же Лепеха умудрился тебе приварить?

– Шел, в небо смотрел, и в спину его случайно толкнул. А он не заметил, что это я.

– Научишь меня?

– Драться, что ли?

– Ага.

– Научу, - согласился я, - если скажешь мне одну вещь.

– А я ее знаю?

– Всегда говорил, что знаешь.

– Ну, спрашивай.

И тут я решил проверить одну из своих гипотез:

– Сколько будет семью восемь?

– Сорок восемь!
– отчеканил Витька на автомате, и покраснел.
– Ой, нет, погоди, сейчас посчитаю...

Он думал, что я засмеюсь и приготовился психануть. А мне просто стало грустно. Таблицы умножения мой маленький друг не знал и очень стыдился в этом признаться. Я обнял его за плечи.

– Спасибо тебе, корефан, что не соврал.

– Так научишь?
– Витька смотрел на меня исподлобья, ожидая подвоха.

– Без базара!
– Я чиркнул, для верности, ногтем большого пальца по верхним зубам.
– Завтра же и начнем. Только сначала ты мне расскажешь все, что ты знаешь про умножение на один.

– На один?! Ха! Да я хоть сейчас могу!

– Нет, завтра. Послезавтра расскажешь на два, ну, и так далее. Спрашивать буду вразброс. Если не выучишь, тренировки не будет.

– Какой-то ты Сашка стал не такой, - возмутился Витек, - вредный, как мой пахан. Ну, где я тебе найду эту таблицу? Тот учебник давно уже в печке сгорел.

Я достал из портфеля чистую тетрадь в клеточку, ткнул пальцем в последнюю страницу обложки:

– А это тебе что?

Витька долго и основательно следил за моим пальцем. Наконец, разродился своей знаменитой фразой, почерпнутой им у отца:

– Крову мать!

На том мы и разошлись. Перед тем, как войти во двор, я немного еще посидел у калитки, послушал, как лает Мухтар. На смоле у сторожки жгли грязную паклю, просквозил на своем газончике дядька Ванька Погребняков. И все. На улице было пусто.

Жара. Пацаны, наверное, все на речке.

Погода моего детства радовала теплом. Без рукотворного Кубанского моря климат был совершенно другой. Купальный сезон у нас, пацанов, начинался в конце зимы. Февральские окна - это десять дней полноценного лета. Глубокие рытвины на разбитой грунтовке, которую бабушка называла не иначе, как "прохвиль" наполнялись талой водой. Под солнечными лучами они исходили паром. В субботу и воскресенье у лесовозов был выходной, и вода в колее отстаивалась до нормальной прозрачности. Для мелюзги самое то! В самых глубоких местах можно было даже нырять.

А больше по этой дороге никто не ездил. Частных машин на нашем краю было всего две: убитая "инвалидка" безногого дядьки Мишки и невыездной "Москвич" дядьки Сашки Баранникова по кличке "Синьор Помидор". Это было не средство передвижения, а, скорее, предмет роскоши. Помидор являл его миру лишь в погожие летние дни. Естественно, все пацаны сбегались взглянуть на этот спектакль.

Хозяин открывал кирпичный гараж. Выкатывал на руках свою дорогую игрушку. Приближаться не позволял, а уж руками трогать - ни-ни! Потом Помидор доставал из салона чистые тапочки. Переобувшись, садился за руль и заводил двигатель. Некоторое время погазовав, он проделывал то же самое, но уже в обратном порядке. Дядька Ванька Погребняков называл этот процесс "боевым проворачиванием механизмов".

К началу марта высыхала дорога. Приходили машины с гравием, грейдеры, трактора. Ровняли, закапывали, утаптывали. Но купальный сезон продолжался. Прогревались мелководные притоки нашей горной реки. Все глубинки на ней мы знали наперечет. У каждой было свое название: "Тарыкина", "Лушкина", "Застав"...

К старому новому дому я быстро привык. Не глядя, кинул портфель на штатное место. За окном, на меже, дед ремонтировал летнюю печку. Баба Лена в огороде полола свеклу. На столе, укутанные в тряпье, хранили тепло кастрюли с едой.

После сладкого есть не хотелось. Поэтому сразу пошел с докладом, прихватив по дороге, оба пустых ведра.

– Что получил?

Традиционный вопрос. Дед всегда его задавал, если сам не успеешь гаркнуть с порога: "Четыре, четыре, пять!" Сегодня пришлось оправдываться:

– Не спрашивали. Да у нас всего два урока и было. Потом все ходили с Колькой прощаться.

– И где же ты столько блукал?

– С пацаном одним подрались. Один на один.

– В школу не вызовут?

– Нет.