Хреновинка [Шутейные рассказы и повести]

— А Денис-то твой дома? — с внутренним смехом спросила Варвара и облизнула пересохшие губы.

— Еще не приходил, — врала Ненила. — В кабаке, поди… Он у меня такой. А ты тоже из дому? — ревниво и мельком взглянула Ненила в глаза Варвары.

Лица и уши баб горели дьявольским огнем, стучала совестная кровь в виски, впору провалиться. Под наклонными лучами солнца стволы сосен тоже розовели.

Бабы расстались явными друзьями, но каждая уносила в сердце скрытую занозу злых догадок.

Ненила, придя домой, встретила в сенцах растерянного мужа. Дикольчей с озабоченным видом шарился, как слепой, по полкам, заглянул в кладовку.

— Чего ищешь?! — устрашающе крикнула Ненила.

— Корзину не могу найтить… По грибы хотел..

Ноздри Ненилы яростно раздулись. Но она переломила себя, смолчала и бросилась в избу, за полог. Глаза ее стали остры и зорки, как у кошки. Она тщательно оглядела подушку, обшарила постель, перетрясла одеяло, выползала под кроватью.

— Чего ищешь? — дрогнувшим голосом спросил вошедший Дикольчей и притворно-грозно покрутил усы.

— Чего надо, то и ищу, — ответила Ненила мягче, она внимательно обнюхала все закоулки в избе: ну, хоть бы волосинка от Варвары.

— Ты Варвару не видал?

— Нет. А что? — И Дикольчей на всякий случай отошел от бабы к двери. Потными пальцами он потрогал схоронившуюся в кармане маленькую круглую Варварину гребенку, и его сердцу стало сладко.

V

Женщины стали действовать Рано утром, когда трактир еще молчал, они пришли к хозяину. Нефед Нефедыч собирался к обедне. Лицо у него желтое, под узенькими глазками мешки, отвислые уши торчали, как у теленка.

— Чего надо, тетки?..

— Да, вот… — замялись те. — Яичек не надо ли?

Надевая старый сюртучишко, сиделец покосился на женщин, улыбнулся и сказал:

— Ой, врете, тетки. Даже совсем не за этим вы пришли.

— Откуда знаешь? — спросила Ненила и одернула подол.

— По рожам вижу.

Женщины окинули друг дружку проверяющим взглядом: да, действительно, лица их были загадочно-грустны, и глаза виляли.

Вошел вихрастый, беспоясый Мишка. Он сегодня, для праздника, умылся с мылом: лицо белое, грязь только за ушами, на шее и на лбу. Он держал на руках ребенка, закутанного в ситцевое прожженное одеяло.

— Пошто же антен-то не заземлили вчерась? — сказал он, взглянул на окно, где укреплен рубильник.

— Заземли, — велел Нефед Нефедыч. — А где ж хозяйка-то? Да вы садитесь, тетки.

— Насчет делов своих мы к тебе, родимый. Насчет делов.

— Я так и знал. Ну, и что ж? Как у вас?

Женщины, перебивая одна другую, рассказали.

— Понимаю, — игриво проговорил Нефед Нефедыч, подстригая перед зеркалом козью свою бороденку. — Дак, вы, вот что, тетки. Вы поменяйтесь мужьями. Раз мужья согласны на чужой земле сидеть, а вы не согласны, выход прямой: поменяться мужьями. Теперь очень даже недолго это. В советских попах ходит Митька Ключарев.

— Шутишь ты. Смеешься, — сказали женщины. — Ты нам отпорную бумагу изготовь.

— Чего? Нимало не шучу.

Заплакал ребенок. Мишка стал толстым голосом баюкать его, трясти, подкидывать. Ребенок заплакал пуще. Вошла хозяйка, дала Мишке подзатыльник, взяла ребенка.

— Нет, тетки, дело ваше темное, — официальным тоном стал говорить Нефед Нефедыч, покашиваясь на жену. — Свяжешься с вами, влипнешь… Не стану отпорную бумагу вам писать.

Ударили к обедне. Женщины перекрестились.

— Пошто с первого удара креститесь? — наставительно сказал сиделец теткам. — Первым ударом чертей с колокола сгоняют.

Хозяйка и Мишка ушли. Нефед Нефедыч кашлянул, потрепал Варвару по плечу:

— А ничего, грудастенькая ты. Не хочешь ли гряды у меня полоть? А?

В дверь высунулась Мишкина встрепанная голова.

— Крестись, хозяин! — крикнул Мишка, скаля зубы. — Третий раз ударили. Чего бабу-то щупаешь?

Нефед Нефедыч отскочил к зеркалу и перекрестился: «Праздничек Христов». Грозно влетела жена. Нефед Нефедыч старательно оправлял пред зеркалом галстук.

Женщины уселись на бревнах возле церкви, обдумывая, куда идти. — Надо к избачу: старик деловой, ученый.

Варвара достала из кармана семечек, отсыпала Нениле — стали щелкать и поплевывать. К церкви ковыляли старухи. Прошел священник, отец Кузьма.

— А меня, с нашей всклокой, и от храма божьего отшибло, — отвернулась от священника Ненила.

— Меня тоже.

Помолчали, Ненила сказала:

— Вправду ли, нет ли, совет давал сиделец насчет поменяться ежели мужиками? Как думаешь?

Варвара в ответ крутнула носом, и ее остренькие глазки молча засмеялись.

— Мой Дикольчей ничего, мужичишка ладный…

— Что ж, может, Ксенофонт мой худ, по-твоему?

— Нет, я его не хулю. Мужик ничего, только огромен больно. И лысый. Мой все-таки форсистее… Все-таки военные усы, и волос густ.

— Что ж, ты думаешь — я променяюсь с тобой?

— А что ж такое… Мой все-таки помоложе твоего Ксенофонта и ты меня помоложе будешь… Вот бы…

Варвара подавилась семечками и захохотала.

— А насчет ласков ежели, знамо мой Дениска хоть ростом и не во вся, а…

И Ненила что-то шепнула Варваре в ухо и громко добавила улыбаясь: — А я как ни то уж промаялась бы с Ксенофонтом-то с твоим.

Варвара захохотала громче и сказала:

— Заткнись! Засохни!

Ненила обиженно пыхтела.

Вечером женщины пошли к избачу, Николаю Сергеичу. В избе-читальне не очень грязно, но и не совсем чисто было: ассигновки из города ничтожны, избач существовал впроголодь и смотрел на свою службу, как на подвиг. Курить в читальне воспрещалось. За большим столом сидели крестьяне всех возрастов. В кучке, соткнувшись лбами, внимательно слушали, как комсомолец читал брошюру о сельском хозяйстве в Дании. Лампа горела тускло, комсомолец напрягал глаза.

В Ленинском уголке, возле радиоприемника, откинув голову назад и широко раскрыв рот, тихо спал усатый Дикольчей. К его ушам прижаты слуховые трубки с перекинутым чрез голову металлическим обручем. Выражение лица погруженного в сон крестьянина испуганно-удивленное, брови страдальчески сдвинуты, язык чуть высунут. И со стороны казалось, что его голову смертельно сжал железный с наушниками обруч и что Дикольчей умер в нестерпимых муках. Малолетний октябренок Митька скатал шарик из бумаги и, вдавив в грудь выпиравший смех, ловко швырнул шарик в рот спящего, как полено в печь. Дикольчей медленно открыл сначала левый, потом правый глаз, сморщился, выплюнул шарик и сказал: