Христос и Россия глазами «древних» греков

3.8. Вновь звучит тема денег Стрепсиад неудачно пытается присвоить себе чужие деньги Кредиторы проклинают его

Несмотря на то, что Стрепсиад был изгнан Сократом, попытки Стрепсиада присвоить себе чужие деньги на этом не прекращаются. Он подсылает к Сократу своего сына Фидиппида, надеясь, что хотя бы тот научится демагогии и искусству обмана. Ожидая его возвращения, Стрепсиад нервничает.

«До новолунья пятый, и четвертый день, И третий, и второй, и тот, которого Боюсь, и ненавижу, и пугаюсь я: Последний, страшный — „молодой и старый день“. Заимодавцы просьбу о взыскании Пританам подадут, чтоб погубить меня. Я ж буду их просить о снисхождении… Судом пугая, обзовут мошенником» [1], с. 407.

Наконец, появляется сын Стрепсиада, прошедший курс обучения у Сократа. На сцену, вместе со свидетелями, выходят главные заимодавцы Стрепсиада — Пасий и Аминий. Они призывают Стрепсиада на суд и требуют возврата денег. Стрепсиад пытается извернуться и потопить дело в потоке демагогии, однако у него ничего не получается. Кредиторы яростно требуют возврата долга. Не добившись желаемого, они с угрозами удаляются. Становится совершенно ясно, что попытки Стрепсиада присвоить чужие деньги при помощи «обучения у Сократа» с позором провалились. Хор комментирует происходящее такими словами:

«Сутяжничать, сквалыжничать — Большое зло. Упрямый старичок (Стрепсиад — Авт.) Решил зажать, не отдавать Добра и денег, взятых в долг. А все-таки сегодня же Приключатся новости. ХИТРЫЙ ВЫДУМЩИК, ЗАТЕЯВШИЙ ОБМАН, За плутни все, за все грехи, РАСПЛАТИТСЯ ЖЕСТОКО» [1], с. 417.

И тут сын Стрепсиада обрушивается на отца, проклинает и избивает его. Таким образом, Стрепсиад-Иуда остается в одиночестве. Он него отказывается даже собственный сын. Дело быстро катится к трагической развязке.

3.9. Кульминация драмы Стрепсиад обвиняет во всем Сократа и в бешенстве поджигает его дом Сократ гибнет в пламени костра

Расстроенный Стрепсиад обращается к божественным Облакам, обвиняя их в своих неудачах. Но на это немедленно следует холодный, четкий и логичный ответ:

«КОРИФЕЙ Нет, нет, в своих несчастьях виноват ты сам: На ложный путь направил ты дела свои! СТРЕПСИАД Но прежде так со мной не говорили вы? Слепого дурня, старика морочили? КОРИФЕЙ Мы поступаем так же всякий раз, когда ПОГРЯЗШЕГО ВСТРЕЧАЕМ В ПРЕСТУПЛЕНИЯХ. Его в пучину бедствий повергаем мы, Чтобы богов бояться научился он. СТРЕПСИАД Жестоко, Облака мои, но правильно. Я денег тех, что задолжал, НЕ ДОЛЖЕН БЫЛ ПРИСВАИВАТЬ. (К сыну) Теперь же, милый мальчик мой, Пойдем, Сократа с Хэрефонтом мерзостным Побьем! Обоих нас они опутали» [1], с. 424.

Надо сказать, что в конце «Облаков» насмешки, издевки и прочие лукавые литературные украшательства эпохи Реформации исчезают. Текст приобретает серьезный характер. Псевдо-комедия и пародия заканчивается. Начинается трагедия.

Сын Стрепсиада отказывается участвовать в нападении на Сократа. Он уходит, бросая напоследок своему отцу презрительные слова: «С самим собой безумствуй и неистовствуй!». Стрепсиад выходит из себя, его рассудок мутится.

«СТРЕПСИАД Ах, я дурак! Ах, сумасшедший, бешеный! БОГОВ ПРОГНАЛ Я, НА СОКРАТА ВЫМЕНЯЛ. (Обращаясь к статуе Гермеса на орхестре) Гермес, голубчик, не сердись, не гневайся, Не погуби, прости по доброте своей! От хитрословий этих помешался я. Пошли совет разумный, в суд подать ли мне На негодяев, отомстить ли иначе? (Прислушивается) Так, так, совет прекрасный: не сутяжничать, А поскорее ПОДПАЛИТЬ БЕЗБОЖНИКОВ лачугу. (К слуге) Ксанфий, Ксанфий! Поспеши сюда! Беги сюда, топор возьми и лестницу, И на мыслильню поскорей вскарабкайся, И крышу разбросай, любя хозяина, И опрокинь стропила на мошенников! А мне подайте факел пламенеющий! (Ксанфий выполняет приказание) Сегодня же заставлю расплатиться их За все грехи. Заплатят, хотя и жулики! (Лезет на крышу с факелом) УЧЕНИК (высовывается из окна) Ай-ай-ай-ай! СТРЕПСИАД (на крыше) Пылай, мой факел! Жги горючим пламенем! УЧЕНИК Что делаешь, старик? СТРЕПСИАД Как что? Я с крышею Мыслильни вашей тонкий диалог веду. ВТОРОЙ УЧЕНИК (изнутри) Ай-ай! Кто дом наш поджигает! Горе нам! СТРЕПСИАД Тот самый, у кого накидку выкрали! ВТОРОЙ УЧЕНИК Погубишь нас! Погубишь! СТРЕПСИАД Это — цель моя. Пусть не обманет лишь топор надежд моих И сам не упаду я, шею вывихнув. СОКРАТ (высовываясь из окна) Голубчик, стой! На крыше что ты делаешь? СТРЕПСИАД Парю в пространствах, мысля о судьбе светил. СОКРАТ О, горе мне, беда мне! Задыхаюсь я. ВТОРОЙ УЧЕНИК (в доме) И мне несчастье! Жарюсь, как на вертеле! СТРЕПСИАД ЗАЧЕМ ВОССТАЛИ НА БОГОВ КОЩУНСТВЕННО? Как смели за Луною вы присматривать? (Спускается с крыши. Слуге) Коли, руби, преследуй! Много есть причин, А главное, ОНИ БОГОВ БЕСЧЕСТИЛИ! (Дом рушится) ХОР Уходите отсюда скорее! Наш хор Поработал сегодня на славу. (Хор и актеры покидают орхестру)» [1], с. 425–426.

На этом драма «Облака» заканчивается. О дальнейшей судьбе Стрепсиада ничего не сообщается. Однако, как мы уже поняли, по предыдущему тексту уже были щедро разбросаны недвусмысленные указания на то, что Стрепсиад (Хитрый Иуда) повесился или был повешен. Кроме того, перед самой развязкой было еще раз подчеркнуто, что Стрепсиад «погряз в преступлениях».

Проанализируем теперь финал «Облаков».

• По Аристофану, Сократ напрямую обвинен в оскорблении прежних богов афинян. Согласно Евангелиям, Христа обвиняли в разрушении основ прежней веры, в сеянии смуты в народе.

• Апостол Иуда Искариот ПРЕДАЛ Христа. Аристофановский Стрепсиад (Хитрый Иуда) ПРЕДАЛ Сократа. В самом деле, сначала Стрепсиад пришел к Сократу как проситель, ученик, относясь с большим уважением к Учителю. Более того, после беседы с Сократом, он даже отказался от прежних афинских богов и согласился уверовать в новые божества — в Облака. Однако затем резко сменил свое отношение, из просителя и «друга» превратился в яростного противника. Причем нанес коварный удар в спину. Убил Сократа не в открытом бою, лицом к лицу, а исподтишка, подпалив дом, в котором находился ничего не подозревающий Сократ.

• По Аристофану, Стрепсиад обращается за советом к богам афинян, в частности, к Гермесу. Тот дает совет подпалить Сократа с учениками. Тем самым, по мнению «античного» автора Сократ-Христос обесчестил прежних богов и те получили моральное право потребовать его казни. Согласно Евангелиям, иудейские первосвященники и большинство народа требовали казни Христа в первую очередь из-за оскорбления их веры.

• Согласно «античной» версии Сократ в конце драмы оказывается внутри дома. Дом ПОДЖИГАЮТ и Сократ сгорает в пылающем костре. В книге «Начало Ордынской Руси» мы уже показали, что в некоторых старых источниках гору Голгофу, где распяли Христа, называли КОСТРОМ. В старом русском языке слово КОСТЕР обозначало, в частности, БАШНЮ или КРЕПОСТЬ. И вообще, нечто высокое, сложенное из бревен [82], т. 2, с. 347. У Аристофана же сказано, что в костер превратился ДОМ.

Если Голгофу в каких-то источниках назвали КОСТРОМ, то поздние редакторы, не разобравшись, могли превратить распятие Христа на Голгофе в сожжение на костре.

Кроме того, русские слова КОСТЕР и КРЕСТ могли путаться в старых документах: крест = КРСТ -> КСТР = костер. Неогласованные костяки этих слов отличаются лишь перестановкой согласных. Ниже мы увидим, что тот же мотив сожжения на костре присутствует еще в нескольких «античных» версиях казни Христа. Так что аристофановское описание гибели Сократа-Христа оказывается в одном ряду с другими показаниями старых источников.

Стрепсиад (Хитрый Иуда) взбирается на крышу «дома Сократа», дабы убить философа. Вероятно, так на страницах Аристофана преломился гот факт, что Христа-Сократа распяли на вершине горы Голгофа. На которую действительно нужно было ВЗБИРАТЬСЯ. Вершина Голгофы превратилась под пером редактора в «крышу дома».

• Из текста «Облаков» следует, что вместе с Сократом в пламени костра, «в доме», погибли еще ДВА ЕГО УЧЕНИКА. А именно, из окна загорающегося строения выглянул сначала первый ученик, а через некоторое время — второй. Оба издавали предсмертные крики. Возможно, здесь отразился тот факт, что вместе с Христом, по бокам от него, на Голгофе были распяты ДВОЕ разбойников. Оба погибли. Этот сюжет хорошо известен и часто изображался на старинных картинах и иконах, см., например, рис. 1.37, 1.38. Уже подзабыв суть дела, Аристофан (а точнее его редактор) решил, что двое евангельских разбойников были учениками Сократа-Христа.