Христоверы
Шрифт:
– Люди всей деревней попусту трепаться не будут, – усмехнулся Силантий. – А ты тони, тони себе, негодник. Это сначала водица студёной кажется, а потом, когда в ад входить будешь, там и согреешься.
С каждой минутой сани всё глубже и глубже оседали в реку, а вместе с ними и Куприянов.
– Ты погляди, я же утону сейчас? – простонал он в отчаянии. – Ты же грех смертный на душу берёшь.
– Э-э-э… Да у меня на душе уже столько грехов, не счесть! – захохотал, развеселившись, Силантий. – Душа у меня, как уголь, чёрная! А греха за то, что тебя утопил… Не-е-ет, твоя погибель доставит
– Может, и помолился бы, да некому, – захныкал Куприянов. – Нет тут моего бога, нет!
– Как это нет? – удивился Силантий. – Понятное дело, Бога никто не видит, но Он всегда со всеми рядом, не сомневайся, Он здесь.
– Бог мой во плоти, и он здесь быть не может, – выкрикнул, хныча, Куприянов. – Мой Христос… Он среди людей живёт!
– Постой, где-то я уже это слышал? – ещё больше удивился Силантий. – Ты что, христовер убогий, Макарка? Поди на борту корабля хлыстов себе местечко пригрел.
– Хлысты смрадные греховодники, а я из другого теста вылеплен, – отозвался, рыдая, Куприянов.
Услышав его ответ, Силантий даже привстал от изумления.
– Из другого? Это из какого же?
– Что ни на есть праведного, – всхлипнул, отвечая, Куприянов. – Оскоплённый я… И Прокопий Силыч Христос мой.
– Значит, ты скопец, чёрт поганый? – рассмеялся Силантий. – Сдаётся, что ты ещё понадобишься мне. Но завтра… Завтра ты к Матвею Кузьмичу Звонарёву наведаешься, в ножки ему поклонишься и прощения попросишь за то зло, что ты причинил ему.
– Зло? Матвейке? – воспрял духом Куприянов. – Да ни в жизнь такого не было, поверь?
– Не трепись, а то передумаю и тонуть тебя здесь оставлю, – прикрикнул Силантий, беря в руки вожжи и бросая конец Куприянову. – На-ка вот, держи, иуда…
– Дык как же я? Руки-то связаны? – прохныкал тот.
– Зубами держи, ежели жить хочешь, – рыкнул на него Силантий. – Не полезу же я в воду подсоблять тебе на берег выкарабкиваться.
Изловчившись, Куприянов ухватился связанными руками за конец вожжей, брошенный Силантием.
– Видать, шибко жизнью дорожишь, тварь подколодная, вон как цепляешься, – вздохнул тот. – Ну, держись крепче, скопец. Я начинаю тебя вытаскивать…
19
Георгий Стрельников, иерей Самарского кафедрального собора имени Покрова Божьей Матери, неожиданно появился в Зубчаниновке и пришёл в молельный дом христоверов. Теряясь в догадках относительно его визита, старец пригласил его за стол. Андрон не раз видел молодого красивого священника, но лично беседовать им пришлось впервые.
– Я хочу спросить у тебя, Андрон, ты не сердишься, что я без приглашения пожаловал на корабль твой? Кажется, именно так вы, христоверы, называете свою обитель.
– Да я рад тебя приветствовать на корабле нашем, батюшка, – ухмыльнулся старец. – А сержусь ли я на тебя? Гм-м-м… Не вижу в том надобности. Ну, пришёл к нам в гости, значит, пришёл.
– А пришёл я познать смысл веры вашей, который, как ни стараюсь, никак понять не могу, – сразу перешёл к делу иерей. – Я много всякой всячины слышал о вас и учениях ваших. И в беседе с тобой хочу увидеть черту,
отделяющую правду от кривды.Выслушав гостя, Андрон натянуто улыбнулся.
– Ответ мой таков будет, – медленно заговорил он. – Напраслину на нас возводят, батюшка, как есть говорю. Мы не порываем связи с православием и в церковь исправно ходим. Охотно чтим все догмы и традиции православные. Ну а кто, выходя из церкви, на радения к нам идёт, так мы завсегда пожалуйста. Милости просим всех и каждого. У нас не принято гнать взашей тех, кто душой и сердцем к нам тянется.
– Тогда что вы проповедуете в стенах ваших, отличное от проповедей в храме православном? – поинтересовался иерей, глядя в прищуренные глаза старца. – Чем морочите прихожанам головы, что они на радения ваши гуртом идут?
– Мы проповедуем аскетизм и безбрачие, – усмехнулся Андрон, отвечая. – И заповеди наши просты в разумении: хмельного не пейте, плотского греха не творите, не женитесь, а кто женат, как с сестрой, с женой живите; не женимые не женитесь, женимые разженитесь.
– Действительно всё просто, – вздохнул иерей. – А про свальные грехи почему же умалчиваешь? Про оргии развратные почему не говоришь?
Выслушав его, старец выпрямился, будто готовясь к рукопашной схватке, расправил плечи и с блуждающей улыбкой ответил:
– Наговор и напраслина, эдак я называю все худое, что про нас болтают. Злые языки не отрежешь и лживые рты ничем не заткнёшь.
– А голоссалии и пляски греховные вы тоже молитвой называете? – наседал иерей. – И Христа назначаете сами? Это же ересь и страшный грех.
– И «то» тебе, и «сё» не нравится, батюшка, – вздохнул Андрон. – А люди-то к нам на радения, как ты сказал, гуртом бегут. Скучают они на проповедях ваших и, стало быть, в вероучениях сомневаются. А чего пляшем мы на радениях наших, да чтоб радость в души прихожан вселить. Ты Библию почитай, батюшка. Надобно молиться по старинке, как молился царь Давид для спасения душ. А, молясь, он скакал из всей силы перед Господом!
– Это всё от лукавого, – поморщился иерей. – И от секты вашей всё больше бесовщиной попахивает. Нет от вас пользы для людей, нету!
Андрон с откровенностью искреннего убеждения покачал головой.
– Не понимаем мы друг друга, батюшка, чую, что и не поймём, – высказался он, вздыхая. – Какая польза людям про Бога знать и святых, которых он не видит и помощи от них не получает. Люди не познают Бога, не видя Его живым. А вот мы открываем им Бога живого, и они нам благодарны за то.
– Да это же грех великий Господом представляться? – возмутился иерей. – Ты что, не боишься гореть в аду, безумец?
– Ад не для нас, не такие мы! – улыбнулся довольно старец. – Для нас на горе Арарат уготовлены райские пущи. А вот вы, попы, только и думаете, как бы что содрать с живого и с мёртвого. А в Евангелии прямо сказано: что даром получаем, то даром давайте, и ищущему у тебя рубаху отдай и кафтан ему.
Мария Крапивина притаилась в сенях у слегка приоткрытой двери. С замирающим сердцем она внимательно слушала, о чём говорили старец и его гость. В это время с улицы в сени вошла Евдокия. Мария резко обернулась и приложила к губам палец: