Хризолитовый огонь

– Николай.

– Да, точно. Они то просили меня идти помедленнее, то напоминали о необходимости смотреть под ноги, то задавали дурацкие вопросы. Словом, вели себя как два идиота. Или как два человека, которые считают идиотом меня.

– Легавые… Как еще они могли себя вести?

– Ну, на Анзере Сашка вел себя прилично.

– Там он хлопотал не только за нас, но и за себя.

Воспоминания об этих событиях побуждают ее перевести взгляд на его правое предплечье, где темнеет неровный бугорок шрама. Отметина от пули, выпущенной одним из прихвостней Андрея Кольцова. Одним из тех, кто до сих пор числился без вести пропавшим, и только пятеро – Нора, Герман, Леонид, Аркадий и Александр – знали: его никто никогда не найдет. Наркоман в завязке Леонид Кольцов и детектив Александр Аверкиев в едином порыве разнесли ему череп из своих пистолетов, после чего тело пришлось затопить в глубокой трясине на востоке острова Анзер. И не единственное тело…

– Ладно, вернемся к тому, что ты увидел, а потом забыл. В какой момент это случилось? Где вы были тогда? Уже нашли дыру в стене и лауреата Премии Дарвина за ней или еще нет?

– Нашли, – после долгой паузы отвечает Герман. Взгляд его медленно скользит в направлении двери, и у Норы появляется нехорошее предчувствие. Там, на крючке для верхней одежды, под его непромокаемой курткой, висит на длинных ремнях комплект метательных ножей в черных кожаных ножнах. – Нора, принеси мне, пожалуйста…

– Так я и знала! А без этого никак нельзя?

– Я старался. Но у меня не получилось.

Несколько секунд она испытующе всматривается в его лицо. О, ей знакомо это выражение! Как будто он уже одной ногой в Зазеркалье. Отговорить его вряд ли удастся. Ладно. С легким вздохом Нора встает с кровати и направляется к вешалке.

Приняв у нее из рук ножны, Герман вытягивает один узкий, длинный, матово поблескивающий нож, целиком сделанный из стали, остальные откладывает в сторону. Сжимает пальцами рукоять, которая выглядит как продолжение лезвия, только не заточенное. Нора с беспокойством наблюдает за его действиями.

Как там сказал доктор Шадрин во время последней перевязки… Если тебе для твоих магических операций опять потребуется кровь, добудь ее из другого места, пожалуйста. Расковыривать раны не полезно. В доме Шульгиных, насколько она поняла, ему требовалось не просто добыть кровь, но добыть ее именно из раны, полученной на Анзере, чтобы замкнуть некую цепь. Теперь же перед ним стояла другая задача. Как он поступит?

Держа нож в левой руке, он сползает с кровати, делает два шага вперед и усаживается прямо на пол. Точно так же, как сидел на кровати: скрестив ноги на турецкий манер, выпрямив спину, расправив плечи. Легкий загар придает коже бронзовый оттенок, и вся его гибкая поджарая фигура кажется отлитой из металла, точно фигура терминатора в исполнении Роберта Патрика.

– Что мне делать? – спрашивает Нора, присаживаясь рядом на корточки. – Чем тебе помочь?

– Разговаривай со мной, – просит он так тихо, что она едва разбирает слова. – Чтобы я нашел дорогу назад. Просто разговаривай.

– Герман, ты меня пугаешь.

– Не бойся. Я знаю что делаю.

На миг задержав дыхание, он рассекает себе руку повыше запястья и осторожно опускает нож на пол. Порез моментально наливается кровью. Пальцами левой руки Герман подхватывает кровавую струйку, размазывает кровь по щекам, по губам… смачивает сомкнутые веки… потом замирает, держа правую руку на уровне груди, и отправляется в свое путешествие.

Теперь он дышит глубоко и ровно. На верхней губе и на висках поблескивают крошечные капельки пота.

Минута. Еще минута.

– Что ты видишь? – нарушает молчание Нора.

Облизнув окровавленные губы, он начинает свой рассказ. Говорит неразборчиво, как человек, бредящий на фоне высокой температуры:

– Вода… мокрые стены, мокрый потолок… под ногами ручей, дна не видно. – Пауза. – Впереди поворот… сворачиваем направо, проходим под сливом… остатки воды пущены по желобу… на одном из перекрытий петроглифы или, может, полустертая надпись, прочитать которую уже нельзя. – Дыхание его учащается, голос начинает звучать чуть тверже. – Двигаемся дальше… прямо перед нами сталагнаты, много… Николай ругается, он ударился головой, но, кажется, не очень сильно… дальше, дальше… свод канала отражается в воде… очень скользко.

Герман поднимает руку к лицу, буквально утыкается носом в порез, из которого все еще сочится кровь. Кашляет. Крепко зажмурив глаза, бормочет не то заклинание, не то молитву. Бормочет долго, монотонно. Снова кашляет.

– Ну? – взволнованно спрашивает Нора. Ей хочется прикоснуться к нему, погладить, обнять, но она не знает, поможет ему это или помешает. – Где ты сейчас?

– На месте. – Отдышавшись, Герман продолжает свой отчет. – Здесь он оступился и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах.

– Кто оступился? Кто? Тот человек? Который теперь мертв?

– Да. Он схватился за стену, но камень провалился в пустоту… в тоннель по другую сторону стены.

– Что было дальше?

– Точно сказать не могу. Стена обрушилась. Но не сразу. Грохот камней испугал его, он закричал, упал, снова начал хвататься за стену и расширил дыру. А потом… потом… потом он полез туда. Я не знаю зачем. Или знаю?..

Герман умолкает. Лицо его еще больше бледнеет, обретая сходство с алебастровой маской, перемазанной кровью. На виске пульсирует тонкая голубая жилка.

Сидя рядом, Нора пытается представить, что он видит сейчас. Бугристые закругленные стены узкого канала. Медленно разрушающиеся своды. Застоявшийся воздух, хлюпающая под ногами вода. Полусгнившие деревянные подпорки и неровные серые «заплатки» цементного раствора – следы неравной борьбы реставраторов с энтропией. Что еще? Не видит, но чувствует. Александр назвал его восприятие сверхчувственным. Что же он сверх– чувствует?

– Стена обрушилась, когда он был с другой стороны, – продолжает Герман, теперь с открытыми глазами. Да, он открыл глаза, но не похоже, что вернулся. – Судя по его состоянию, он сражался с камнями довольно долго, вместо того, чтобы поискать другой выход. Не знаю, удалось ему в конце концов раскачать и вытолкнуть несколько небольших валунов или крупные сразу легли таким образом, что между ними остались просветы, в любом случае просветы или дыры там имелись, в одну из них мы светили фонарем.

– Светили фонарем, – повторяет Нора. – Так. Хорошо. Наверное, тогда ты и увидел что-то. Что-то важное, что-то интересное. Давай, Герман, постарайся. Ты сейчас на месте. Оглянись по сторонам. Найди эту вещь.

Вещь…

Господи боже, ведь это может быть что угодно.

– Смотри, Герман. Смотри, дорогой. Ну?

Широко раскрытые зеленые глаза – глаза медиума. Каменное напряжение мышц, блеск мокрого от пота лица. Кровавые разводы на щеках и подбородке. Еще немного, и эта проклятая ускользающая деталь сведет его с ума.

– О чем ты думал тогда? Мысли какие-нибудь возникали?

– Я думал о том, что человек, угодивший в такую ловушку, наверняка постарается как-нибудь обозначить свое местоположение, выбросить наружу, то есть, в канал, по которому пришел, носовой платок хотя бы… или другой предмет. В любую из имеющихся дыр можно было с легкостью просунуть руку. Я сделал шаг назад и осмотрел нижнюю часть стены. Под всеми тремя дырами. И под одной дырой, на выступе, что-то блеснуло. Что-то маленькое, похожее на…