Хромой Орфей

– Пошли, - сказал Богоуш.
– Я замерз, как цуцик.

Они вышли из туннеля. Павел почти бежал, чтобы согреться, он чувствовал, что в носу у него при дыхании слипаются волоски. За ним спешил Леош казалось, стоит ему топнуть поэнергичней, его головка отскочит от тела. Последним семенил Бацилла, сопя, как упитанный конь с пивоварни.

Перед главными воротами, распахнутыми настежь, они замедлили шаг.

– Мать честная!
– бледнея, воскликнул, Леош.
– Они уже здесь! Я с утра предчувствовал... Ребята, я туда не пойду...

– Заткнись, осел, - грубо оборвал его кто-то.
– Уж не из-за твоих ли сверл они приперлись сюда? Похоже, будет поголовная проверка.

Держась в толпе, они медленно двигались к проходной, напустив на себя самый безразличный вид. Сквозь густую толпу к воротам подъезжали черные «мерседесы» - один, другой, третий. Раздраженный рев клаксонов раздвигал толпу, суматоха, толкотня, неподвижные лица за стеклами автомобилей. Рабочие знали эти машины - поражало их количество. Видно, произошло что-то серьезное, тем более что за черными «мерседесами» последовали три крытых брезентом грузовика: солдаты! Наверно, оперативный отряд, черт их знает! Мундиры, автоматы, в полутьме под брезентом - восковые лица, как у манекенов. Мурашки бегают по спине, по животу, всюду. Ревут клаксоны, ревут остервенелые веркшуцы в воротах. С дороги, с дороги! Чего глазеете, как бараны? Вот свирепое лицо с заячьей губой. Уж не спятил ли?

Стало известно, что эта апокалиптическая процессия автомобилей, минуя цехи, направилась к главному ангару и на аэродром. Как обычно, непостижимая паника ширилась, расходилась кругами. Шаги, телефонные звонки, беготня, взгляды, слухи и догадки передавались из уст в уста, нарастали, противоречили друг другу, исключали одна другую, но внешне царило выжидательное спокойствие, грохотали пневматические молотки, жужжали сверла. Что-то случилось, что-то чрезвычайное, и это «что-то» как бы висело в пыльном воздухе фюзеляжного цеха, в смраде клозетов, проявлялось в муравьиной суете веркшуцев, толкавшихся в цехах с таким видом, словно они пришли на похороны, и упорно не поддававшихся на попытки «разговорить» их. «Видать, сели в лужу!» - усмехнулся Мелихар. «Негодяи!» - сквозит в походке Каутце, который с видом мстительного божка быстро проходит по цеху; заметно это и на флегматичной с виду физиономии Мертвяка, который с верностью служки тащится вслед за своим чиновным преподобием; и в появлении редкого гостя - немецкого директора завода, в грозном поблескивании его очков и свастики на лацкане пиджака. Немцы явно изумлены, испуганы и обозлены чем-то неслыханным, от чего захватывает дыхание. «Das ist nicht moglich!..» [72]

72

Это невозможно!.. (нем.).

Отголоски этих скрытых и потому еще более страшных обстоятельств отразились и на Даламанеке. Весь обмякший, как куль с овсом, он сидел на стуле, стараясь быть незаметным.

– Чтобы никто не уходил с участка, ребята! Вкалывайте, прошу вас! А где Машек? И Файрайзл? Пошли в клозет? Сейчас же вернуть их!

Развевая полы рабочего халата, он помчался в контору и тотчас же вернулся обратно.

– Будет проверка! Всем взять инструменты в руки! И тихо, никаких разговоров. Вкалывать! Кто смылся? Что-о? Ах, сукины дети! Я же предупреждал. Не стану их покрывать, у меня семья!

Войта снял перчатки - прошлой зимой их связала мама, распустив шерстяной свитер покойного архитектора, - и подышал на окоченевшие пальцы. Два часа двадцать минут чистого полета. Шестьсот пятьдесят, а то и семьсот километров, впрочем, может быть, и меньше. Скорей всего они уже перелетели линию фронта и внизу, под толстым слоем туч, иной мир. А может быть... Полутьма и снова тряска, больно кольнуло в ушах. Войта раскрыл рот, сделал глотательное движение, зажал нос, глубоко вздохнул. Он заметил, что концы крыльев прогибаются, и вдруг замер в испуге: на мгновение в просвете туч - совсем близко под ними - мелькнул скалистый утес...

Секунды, минуты - грозные, как судьба. По заводу разнеслась весть, что в ангаре и на аэродроме арестовывают рабочих: чехов и даже немцев. Десять, двадцать человек под дулами автоматов повели к грузовикам, солдаты пинками загоняли туда новых и новых арестантов. Ребята из малярки заметили среди них и немца Хюбша. Пожилой мастер даже не успел сполоснуть измазанные в масле руки о майн готт!
– он шел, подгоняемый окриками и ударами прикладов, ничего не понимая. Майн готт!

Оперативный отряд оцепил ангары, аэродром, закрыл все выходы с завода, слышался рев автомобилей и отрывистые приказы, среди гестаповцев и заводского начальства слонялись немецкие летчики; им давно бы пора стартовать, если бы не такое неслыханное осложнение: одному из них не хватило самолета! Скандал! Переполох!

Откуда-то появился Мелихар с таинственной усмешкой на буграстом лице. Гонза нетерпеливо наклонился к нему. Бригадир поднял глаза и нахмурил запыленные брови: рядом несколько знакомых, которые могли слышать разговор, Гиян, Падевет и старый Марейда, - но это свои люди.

– М-да, - проворчал Мелихар и почесал небритый подбородок.- Двое парней из ангара сели в машину и смылись. Во время налета. Все рассчитали!

Он произнес это безразличным тоном, без нотки восхищения, но и без раздражения, и, поморгав, поглядел на окружающих.

– Молодцы!
– в восторге воскликнул Гонза.
– И все удалось?

– Откуда мне знать?
– Мелихар пожал плечами.
– Только бы не похватали из-за этого многих других, черт побери!
– добавил он.

– Да, уж не дай бог!
– проворчал старый Марейда, замахал длинными руками и сплюнул на пыльный пол.
– Мальчишество, хулиганство! И к чему? Какой от этого толк?

Все знали этого неутомимого работягу: былой страх безработицы въелся в него до мозга костей. И все-таки Гиян не сдержался:

– Чего зря мелешь языком, шкура! Не иначе, хочешь получить на старости лет орден от Адольфа. На твоем месте я бы позаботился покрыть крышей халупу, пока все не пошло прахом!

– Молчи, сосунок, - ощетинился старик.
– Ты еще за подол держался, когда я... Чего рыпаетесь? Хотите опять остаться без работы? Попомнишь мои слова, когда будешь торчать у ворот да подтягивать штаны, дождетесь!

– Заткнитесь!
– грубовато прикрикнул на них Мелихар и вдруг добавил совсем спокойно: - Одного из них вы знаете, он работал тут, на крыльях.

Мелихар помолчал и назвал фамилию. Все были ошеломлены. Да может ли это быть! Кто бы мог ждать от этого губошлепа! Каков стервец! Вот уж выкинул штучку. А почему? Ты знаешь? Помнится, он был женат?

– С чего ему вздумалось удирать? Одурел, что ли?

– Верно, женат!
– Гиян хлопнул себя по лбу.
– Факт! Мы с Франтой Падеветом были у него на свадьбе. Невеста - красотка и, говорят, из благородных. Мы там торчали, как ослы в цветнике, ей-богу! Чудная какая-то была свадьба.

– Разойдитесь, ради бога, ребята!
– Это был Даламанек. Он умоляюще всплеснул руками.
– Не дурите, ради бога, сюда уже идут. Сверла в руки, и ни гугу!

Три часа полета. Дело плохо, понял Войта, когда Коцек обернулся к нему. Впервые он прочел на его лице нечто похожее на тревогу. Коцек жестом показал на грязную кашу облаков и снова отвернулся, даже не улыбнувшись. Все ясно: надо приземляться во что бы то ни стало, пока есть горючее, - считаться с видимостью не приходится.

Еще несколько бесконечных минут они болтались на ветру, погруженные в облака, - крутом ни зги, только тучи и ветер, ветер и тучи. Потом Войта почувствовал, что самолет наклонился носом к земле и стал неудержимо спускаться.