Хромой Орфей

Кашель заставил его умолкнуть. Бланка заметила, что он вынул из кармана платок.

В воздухе замелькали снежинки, они опускались ей на волосы, таяли на лбу. Вдали по мосту бежал трамвай, словно толкая перед собой тусклый конус света.

– Не сердитесь на меня за то, что я вам сейчас скажу. Может, это и напрасно, но вы поймете, что в наше время... И то, что я сообщу вам, никому не рассказывайте. Уверяю вас, что это все равно не поможет.

Бланка почувствовала себя обиженной, хотя все еще не знала, что он имеет в виду.

– Это вы так обо мне думаете? Я не доносчица.

– Я мало знаю вас, приходится быть осторожным.

Бланка нетерпеливо переступила с ноги на ногу. Паузы, которые он делал, раздражали ее. Она подняла взгляд и спросила напрямик:

– О чем, собственно, будет разговор?

– Тише, пожалуйста, - сказал он и добавил: - О Зденеке.

Он совсем невыразительно произнес это имя, но она почувствовала, что он волнуется и не может подавить свое волнение. Опять наступила пауза.

– А что с ним?
– испуганно спросила она.
– Вы что-нибудь знаете?

– Кое-что знаю. Но прежде скажите, что знаете о нем вы.

– Мало. В общем почти ничего. Только то, что он жив. И все еще ждет суда. Вся надежда на то, что война кончится раньше, чем его будут судить, тогда он уцелеет. Больше я ничего не знаю. А вы?

Незнакомец стоял перед ней странно неподвижный и скупой на слова, кашлял и смущенно запинался. Бланку раздражало, что он задает ей вопросы, вместо того чтобы отвечать.

– А получаете вы от него какие-нибудь вести? Я имею в виду письма.

– Нет, писем нет. Это невозможно, ему не разрешают писать. Только устно. А... а откуда вы знаете?

Она заметила, что он отвернулся, с минуту смотрел в темень над водой и молчал. Видимо, он в чем-то колебался, но потом сказал спокойно и даже как-то между прочим:

– Мы знаем, кто передает вам эти сообщения.
– И еще тише и без выражения назвал имя.

От изумления у Бланки перехватило дыхание.

– Да, он. Ну и что же?
– наконец прошептала она, но тотчас ощетинилась и на минуту потеряла самообладание.
– Для этого вы пришли? Чтобы сказать мне это? Ведь я вас не знаю! Кто вы такой? И кто это мы? «Мы знаем»?

– Успокойтесь, - сказал он и взял ее за руку. В этом прикосновении не было ничего подозрительного, и она не воспротивилась.
– Мы не враги Зденека.

– Ладно, допустим, я вам верю, но при чем здесь... Ах да, понимаю. Вы хотите пристыдить меня? Бог мой... Думаете, что я потаскушка, которая путается с немцем за шубку или за сигареты? Так? Уверяю вас, все, что я делаю, - все, все!
– это только ради Зденека. Для того, чтобы он уцелел. И я буду продолжать, думайте обо мне что хотите! Мне на все это наплевать! Поняли?

Она захлебнулась слезами и закусила губы.

– Никто не подозревает вас в чем-то дурном, - прервал он ее встревоженным тоном. По-видимому, она повергла его в еще большее смущение.
– Только в некотором легкомыслии... Впрочем, в ваши годы...

– Какое вам дело до моих лет?
– прервала она его с мучительным нетерпением.
– Могу я что-нибудь сделать для Зденека? Как-нибудь ему помочь? Скажите мне - и я все сделаю! Нужно вам что-нибудь выведать или... может быть, я должна... Да говорите же, ради бога!

– Нет, ничего, ровно ничего. Это не в ваших силах. И пожалуйста, говорите тише.

Она ничего не понимала.

– Зачем же вы меня вызвали?

– Надо было поговорить. Может быть, это уже бесполезно, но все-таки... имеет смысл знать правду, какой бы она ни была. Как вы думаете?

Бланка не понимала, к чему он клонит. Ей казалось, что незнакомец с величайшим усилием выдавливает из себя слова, что он охотно повернулся бы и ушел, скрылся в потемках. Он запинался, как ученик, вызванный к доске, и не знал, что делать с ее рукой, которую держал в своей. Это тронуло Бланку и побудило ее помочь ему.

– Вы знаете Зденека? Вы, вероятно, были вместе с ним? Говорите же, я не отпущу вас, пока вы мне все не расскажете. Видели вы его?

– Нас вместе допрашивали. В один и тот же день.

– Когда? Когда это было?

– Год назад. В начале февраля.

– А с тех пор?

– Не видел.

Он опять отвернулся, замолчал и хрипло покашливал.

«Не видел...»

И тогда в тишине, в пустой и зыбкой тишине, наступившей за его последними словами, - даже ветер перестал дуть, словно по сигналу режиссера, - в душе Бланки шевельнулась догадка, еще смутная, безотчетная, подобная удару в незащищенное место, подобная ослепительной вспышке, от которой захватывает дыхание. Нет, нет, кричал в ней инстинкт самосохранения, нет, нет, пусть он не говорит, пусть молчит, пускай уйдет отсюда. Нет!..

Она услышала свой, но какой-то чужой голос:

– Что со Зденеком?
– Это сказал в ней кто-то другой. Кто-то, идя ва-банк, напрямик задал этот вопрос.

И тогда незнакомец взял ее за плечи, и руки его дрогнули, а ей страшно хотелось сбросить эти руки, вырваться из них, пока еще есть время, отогнать нечто, что надвигалось. Нет, что это он говорит?
– я не хочу!

– Будьте мужественны...

«Нет, нет, я не хочу быть мужественной!» - молча кричало все ее существо.

– Он умер. Уже давно...

Непроглядная тьма. Даже не больно. В первый момент Бланка ничего не чувствовала. Почти ничего. Это оказалось необычайно просто - всего два слова. Бланка почувствовала, что на нижней губе у нее прилипла одинокая снежинка, и слизнула ее языком.

– Это невозможно, - возразила она чужим голосом.

Она была потрясена. Овладей же собой, начинается второе действие, занавес, тихо шелестя, поднялся до колосников, а ты ошеломленно стоишь и качаешь головой, как капризный ребенок, ты совсем не подготовлена к выступлению... Всю жизнь тебя преследует сон, что кто-то вытолкнул тебя полуодетой на сцену, ты не помнишь ни словечка из роли, ты совершенно беспомощна и в страхе ждешь, когда же тишина в зале взорвется криками и тебя освищут... и вдруг, слава богу, просыпаешься, уже утро, скверное, но настоящее утро, и тебе пора на завод...

– Невозможно!

Зачем вы мне это говорите? Ведь я сплю с ним, понимаете?.. Я сплю с ним ради того, чтобы... Я-то ведь знаю зачем, знаю что... С какой бы стати я с ним спала, если бы... И вдруг ее прорвало:

– Нет, нет! Вы лжете! Собственно, кто вы такой? Могильщик?

Он осторожно закрыл ей рот рукой, она металась под ней, пока не утихла. Он лжет, это не может быть правдой! Он лжет, чтобы сбить ее с толку, чтобы она уступила. Ей захотелось смеяться: это же смешно! Но слезы не приходили. Что же происходит? Она идет, и рука чужого человека, лица которого она не видит, обняла ее за плечо и ведет неведомо куда, неважно куда, и этот человек говорит, говорит, говорит...