Хроника чувств

Одним из признаков неверности моих соратников в окружении президента является их стремление подражать поведению противостоявших им представителей американских штабов; словно юный влюбленный, они тянутся к ореолу, окружающему соперников, желают быть принятыми в их клуб. Президент обладает властью, но у него нет времени и почти не осталось сотрудников.

Встреча на высшем уровне проходит в Вашингтоне и Кемп-Девиде. Мы, бывшие студенты-американисты, обладающие знаниями, но неопытные, все еще не в состоянии достаточно быстро анализировать повороты американской политики [32] . Считается, что в немецком вопросе достигнут прорыв; в пятницу под вечер Горбачев дает пресс-конференцию (на улицах час пик, заявления должны появиться до выхода вечерних выпусков новостей). Он говорит: «Министрам иностранных дел обеих стран поручено начать углубленный диалог с учетом некоторых идей и импульсов». Он оживлен, словоохотлив, как обычно. Мой президент родом с юга России, у него богатое воображение. Он рисует картину цветущей Европы, поддерживающей активные, мирные отношения с заокеанским партнером. Войн не будет, будет развиваться коммуникация. Никто из корреспондентов не обратил внимания на то, что в начале он сказал: «Я не думаю, что немецкий вопрос будет решен здесь». Под конец его пресс-конференции американским журналистам уже виделись земли в центре Германии, под Фульдой, над которыми в согласии будут господствовать США и обновленный Советский Союз. Рядом с каждым морским пехотинцем США встанет русский гвардеец.

32

Эта политика представляет собой изолированные процессы, сосредоточенные в нескольких органах власти в Вашингтоне; процессы эти изолированные, потому что основная масса людей, живущих в США, к ним, похоже, совершенно равнодушна.

Когда мы вернулись в отель, советники набросились на президента. Как получилось, что он спровоцировал такое ужасающее впечатление единства взглядов, прорыва в переговорах — ведь именно так это и будет представлено в вечерних новостях. Наша машина опровержений начинает работать в два часа ночи. Никакого диалога министров иностранных дел по Германии, новые идеи пока только «в эмбриональном состоянии». К шести утра наши позиции выстроены. Это был так называемый «утренний контрудар на Троицу». Несколько часов ничего не происходит. Президент, три месяца почти без сна, может немного отдохнуть.

В ответ на нашу «блокаду» представители американской стороны спускаются с облаков на землю. Высказывания остаются анонимными. Генеральный секретарь, считают они, не в лучшей форме. Впечатления от его выступлений на пресс-конференциях: он слишком многословен, плохо подготовлен, неточен в высказываниях, проявляет слабость [33] . Этот отлаженный механизм — секретное оружие другой стороны в случае провала попытки околпачить нас (особенно действенный благодаря повторениям). Надо изучить этот механизм, дать задание институтам и кафедрам исследовать его [34] . Пресса и телевидение США поддерживали нашего президента на протяжении без малого полутора лет. Эти отклики разрушили человека, которому я служил.

33

Вот что пишет Ганс Ульрих Кемпински в книге «В орбите власти» (Берлин, 1999): «Начиная с этой ночи американские СМИ не оставляют попытки списать Горбачева в архив».

34

В наших высших учебных заведениях исследуются и преподаются три типа организации пропаганды и управления. Бюрократическая ОРГАНИЗАЦИЯ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ; цепкая, устойчивая на протяжении поколений, фальсифицирующая документы, постоянно наращивающая влияние из единого центра. АППАРАТ КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ отличается от нее только оппортунизмом, т. е. систематическое давление середины меняется в течение десятилетия, уже никак не стремясь к достижению вековых целей и сокрушению векового противника. Еще больше зависит от конъюнктуры ТРЕТИЙ ТИП ОРГАНИЗАЦИИ — ФАШИСТСКИЙ.

Действительно ли он тщеславен? Нет, он испытывает голод по реальности. Отчасти он утолял его в США у телеэкрана. Он, властвовавший над «одной пятой земного шара», оказался зависимым от откликов своих противников.

Однако на уступки в вопросе милитаризации Германии весной 1990 года он не пошел.

Почему мой боевитый президент позднее сдался? Еще какое-то время он держал позиции. Пресс-конференция по окончании встречи на высшем уровне в восточном зале Белого дома. Мой президент рядом с президентом Бушем. Тот не может помешать гостю сказать то, что он хочет. Мой президент угрожает: Советский Союз мог бы, если Запад будет настаивать на своем, пытаясь навязать нам свое решение по Германии, пересмотреть свои взгляды на то, насколько баланс сил соответствует советским интересам.

Ну и досталось же моему шефу! От прибалтийских республик, в Нагорном Карабахе, от оппозиции на съезде народных депутатов, от работающих на другую сторону московских структур власти. Какой контраст за два года, какой контраст по сравнению с восторженным впечатлением от поездки на 40-летие ГДР!

И вот мы смыкаем ряды вокруг потерпевшего неудачу. А беда началась в ту пятничную ночь, когда разговор шел о милитаризации Германии.

Кладоискатель

И не успеют оглянуться — На новоселье уж очнутся.

Фауст. Часть 2, V акт.

I

Осенью 1990 года нас дважды переводили на новое место работы, а затем вся группа была отправлена в очередь ожидающих трудоустройства. Наше самосознание людей искусства не было непосредственно затронуто потерей уже наработанной профессиональной биографии, ведь мы утратили свои позиции как группа или класс, а не из-за индивидуального провала; более того (и это чувство было дополнительной поддержкой), мы были свободны от вынужденного выполнения нежеланного профессионального долга, от навязанной необходимости доказывать свою состоятельность и прочих выкрутасов, а будущее окутывало нас флером неопределенного шанса. Этот настрой передавался и тем коллегам, которые сетовали на судьбу. Наставало предрождественское время, расцвеченное играющими огнями.

Я получил задание от созданной наспех посреднической конторы, затеянной коллегой Райхартом для поисков хоть какой-то возможности заработать и названной Общественное объединение «Оргбюро» (хотя никто его не регистрировал и не собирал общего собрания, так что оно скорее напоминало партию). Мне поручили встретить в аэропорту Тегель американскую поп-звезду. Мне предстояло в течение недели сопровождать ее в качестве переводчика и гида. Я согласился. В то время как в прежнее время мы явно ограничивали свою самоотдачу, мы все время ТОРМОЗИЛИ себя — это был, так сказать, солидарный долг, противостояние карьеризму, доказательство спокойно-независимой позиции (а что мы еще могли бы и можем продемонстрировать, кроме взаимного уважения нашей манеры держать себя?), теперь я жадно стремился полностью проявить свои неиспользованные силы, можно сказать — мне не оставалось ничего другого, кроме как броситься с головой в новую работу, снова жертвовать профессиональной девственностью в ожидании удачи. Подъезжая в этот слякотный зимний день на автобусе к аэропорту Тегель, я был готов заниматься синхронным переводом, влюбиться, быть молчаливым сопровождающим, использовать свои литературные возможности, чтобы писать рекламу для звезды, или (в случае оскорбления) защищать наше независимое положение граждан просуществовавшей сорок лет и погибшей непобежденной республики, все разом, в зависимости от необходимости или обстоятельств. Такого рода оппортунизм возникает, когда мы ускользаем от власти бюрократии — и именно поэтому. Он принципиальным образом отличается от оппортунизма социал-демократов, послужившего дополнительной причиной кризиса 1914 года. Скорее он схож с новым чувством жизни, с ощущением перевернутой страницы, тоже в 1914 году, распространившимся, когда все пропало, когда война стала фактом, и никто в одиночку ничего не мог изменить. Окончательность усиливает эмоции.

Я и в самом деле размышлял о событиях августа 1914 года (сценарный набросок об этом я написал за полгода до того), приближаясь к аэропорту и разыскивая выход для пассажиров, прибывших из-за границы. Аэродром тогда еще не был перестроен и походил на множество коробок для игрушек.

Появившаяся певица, похоже, нервничала. Отделавшись от сопровождавших ее музыкантов, она явно рассчитывала на мою помощь. У меня тут же возникло впечатление, что я совсем не лишний.

II

Теперь я ее «постоянный спутник». Хотя мы со звездой и не женаты (к чему я стремлюсь). На Западе и в США она принадлежит к числу знаменитостей. Мы живем в Нью-Йорке в перестроенной мансарде довольно высокого дома. Центр квартиры образует широкая кровать, в которой я отдыхаю или читаю (пока она репетирует в подвале). За два дня я приобрел ее доверие. Я показал ей Восточный Берлин. Признаться, меня и самого грела открытость, с которой она отнеслась к земле и людям восточнее Эльбы, — есть такой предрассудок, часто возникающий по отношению к совершенно незнакомым краям. К тому же у нее живая фантазия, из-за постоянной переработки и чрезвычайной чувствительности она невротичная и «дерганная»; о моей стране она получила впечатление, радовавшее мое патриотичное сердце, вызывавшее у меня какой-то победный настрой, с которым я и стал ее добычей (сюда же надо добавить мою уже упомянутую готовность ко всему). Так ей достался нежданный дар, от которого она не могла отказаться. Она взяла меня с собой в турне, как берут к себе приставшую собаку в надежде, что она благородного происхождения. Однако я начеку. Нельзя забывать о ЕЕ ЗАПАДНОЙ ИСТЕРИЧНОСТИ. Причина, по которой она так быстро стала моей, может так же быстро, при первой же дворцовой интриге, ее у меня отобрать. Мое положение в этой квартире надежно, только пока ее здесь нет. Я поменял пожизненно обеспеченное место работы в столице ГДР на теплое гнездышко американской звезды. Защищать свои позиции мне не сложно, но ситуация может стать совершенно непредсказуемой, если я не окажусь достаточно изобретательным и останусь всего лишь нежным и преданным [35] .

35

По своей первой профессии — той, что была у меня в ГДР, — я киносценарист, так что я прекрасно знаю, как должна развиваться любовная интрига.

III

Теперь мы живем раздельно. После горячечной ссоры (я уже заказал билет на самолет в Европу, чтобы показать, что дело серьезно, правда, выкупить мне его было не на что) мы уладили наши отношения. Она оплачивает мне однокомнатное бюро (там же спальное место и душ) в одном из высотных зданий Нью-Йорка. Деньги, которые она на это тратит, считаются ссудой, которую я оплачу гонорарами за написанные мной тексты. Мы встречаемся по желанию, причем каждый вправе такое желание высказать. Другой должен в этом случае соглашаться. Все это мы написали по-английски и подписали отдельные пункты. Это конституция наших любовных отношений [36] . Она говорит, что любит и УВАЖАЕТ меня как ЧЕЛОВЕКА ДУХА, то есть она непременно хочет, чтобы я писал, чтобы я вышел на американский рынок. Она хочет, сказала она, спать с «дорогим импортным товаром». Я это понимаю и соглашаюсь на такое повышение своей значимости. Она много говорит обо мне и моей значимости в своем окружении, и я чувствую на себе жадные, оценивающие, контролирующие взгляды. Она дает понять, что у меня «марксистские» убеждения (то есть у нее дома в ее личном распоряжении есть настоящий марксист), но это, пожалуй, некоторое преувеличение.

36

Когда переговоры и изложение на бумаге были закончены, ссора была уже забыта. Взаимное влечение вернулось и т. д.

IV

Я в отчаянии. Сидя в своем «бюро», в своей «мансарде», которая могла бы подойти для съемок фильма о детективном агентстве, я гляжу на ряд крыш высотных домов с расположенными на них водными резервуарами. С улицы доносятся шум автомобилей и сирены полицейских машин. К вечеру загорается множество окон, так что основная идея сценария приходит сразу: «Миллионы освещенных окон, в каждом скрывается по роману». Это можно подать и как многосерийный фильм. Огни Сан-Паулу, огни Токио, ночные окна Парижа, море огней Найроби и т. д.