Хроника лишних веков (рукопись)

— Свободный, не двигайся! — была новая, вполне противоречивая по смыслу слов команда.

Я присмирел, скрипя зубами.

Она подошла, опустилась близко на колени, я ощутил холодные прикосновения к обожженным местам… Жгучая боль быстро утихла.

— Встать можно.

Повинуясь, я бросил взгляд назад, в пространство еще не виденное. Там было очень широкое окно с прямоугольником пасмурного неба. Перед окном простирался фантастический стол, который я, по своему невежеству, назвал бы «приборной доской», а перед столом фантастическим белым цветком парило белое кресло.

Прямо посреди «приборной доски» зияла безобразно-черная пробоина, и все, что из нее было вырвано взрывом, рассыпалось кругом дымящимися осколками.

— Простите за вторжение… — начал было я.

— Медлить было нельзя, — молча, но выразительно прервала меня хозяйка этой холодной обстановки, — Я закрыла твой вход, Свободный. Выбора не было.

Я стоял перед ней, великаншей, женщиной-атлантом — вновь самым что ни на есть дояблочным Адамом, ничуть не стыдясь, даже не понимая своей наготы.

— Разве за мной гнались? — спросил я.

— Не знаю, — был ответ, стеревший из моего мозга любые предположения на тему.

Пальцы, сжимавшие бокал, казались белее ее скандинавского лица.

На ее черной униформе посверкивал уже знакомый мне значок.

«Может ли так пугаться женщина, воин высшего круга?» — попытался зайти я в эту реальность с другой стороны.

— Неверная оценка эмоций, — услышал я ответ. — Зрительная ошибка.

— Вы Рингельд? — Как же я раньше-то…

Она как будто вздрогнула. Или вновь «зрительная ошибка»?

— Да. Рингельд-Тета, воин Белого Круга.

— Я… — представился было…

— Знаю, — ударом мысли перебила она, не шевельнув губами. — Сообщение пришло по каналу Альфа. Мой муж замкнул кольцо.

Я поник. Честнее было сказать: убит мною…

— Он просил меня…

— Знаю. — Тень промелькнула по голубизне ее глаз. — Мне сообщено.

— Я соболезную вам, Рингельд. — А что еще оставалось?

Она бесстрастно закрыла глаза, и я перевел взгляд на тот же неизменный, забытый ею в руке оранжевый бокал. Он оставался в этом, чужом мире нелепой, но очень реалистичной деталью.

— Надо спешить, — сказала она, открыла глаза и, наконец, заметила бокал.

Она протянула руку в сторону, к стене. Рука проникла в стену легко, как в плотный туман — я слегка похолодел, вспомнив… — и вернулась целой, но пустой.

— Пойдем, Свободный.

…Вспоминая Рингельд, я уже не сомневаюсь, что в те минуты она проявляла не родовую хладнокровность касты воинов, а невероятную выдержку. Только выдержка, а никак не бесстрастность, могла расколоть тот проклятый мир. Я восхищаюсь ею.

Рингельд провела меня в другую комнату, нечеловечески просторную, и в ней я припомнил только одно: необъятное ложе под белым покрывалом, приглаженным тщательно, как заснеженное поле. Воины жили по-спартански, без лишних мелочей, в стерильной красоте.

Рингельд сделала какой-то сигнальный жест — и полотно стены от потолка до поля растворилось, обнажив нутро гардероба. Достав из него небольшой прозрачно-плёнчатый мешок, она положила его на край постели и сказала перед тем, как выйти:

— Одевайся, Свободный.

Этот мешок поиздевался надо мной пару минут прежде, чем признаться, что состоит из двух кусков пленки, слабо слепленных по краям.

Потом я все-таки удивился — впервые в новом для меня, чужом мире: предложенная мне одежда оказалась самым ординарным европейским костюмом двадцатого века. Вот список: черная двойка в сопровождении «накрахмаленной» сорочки, узкий черный галстук в серебристую полоску, темные тонкие гетры и остроносые черные туфли. О нижнем белье умолчу. Для Адама было более, чем достаточно.

«Чуть-чуть велико», — заметил я, но тут же был посрамлен: одежда, туфли — все само, точно живое, ужалось на мне до нужного размера, и я едва не сказал «спасибо».

Вдова Сигурда-Омеги вошла, когда я затягивал галстук. Взглянув пристально, она сказала: «Правильно». Я чему-то обрадовался и, поразмыслив, понял чему: не было ни страшной боевой «лапы», ни слепой маски-«арены».

— В нашем распоряжении, Свободный, осталось десять единиц длительности, — предупредила она.

Мы встали против пустой стены.

— Тебе, Свободный, необходимо знать, — повелительным тоном продолжала она. — Ты в одежде ординарного оператора. Ты должен ходить, как ходят операторы: быстро, не оглядываясь по сторонам, не останавливаясь посреди линий. В домах воинов операторы бывают крайне редко, по особым предложениям. Мы привлечем к себе излишнее внимание, если нас заметят вместе. Между тем, Свободный, тебе нечего опасаться: в нашем мире не существует никаких особых обычаев и религиозных ритуалов. Внешне ты ничем не отличаешься от оператора… Ты выйдешь первым. Пойдешь направо до конца, ступишь на красный круг и спустишься вниз. Внизу становись на первую линию, на красный треугольник.

Инструкция выглядела вполне пугающей, и я, не утерпев, задал еще один вопрос:

— Кто такие операторы?

— Низшая техническая каста. Рабочие Программы… Длительность истекла.

Передо мной образовался проем двери.

Я шагнул, как требовалось, в коридор, повернул, как надо, и сразу начал репетировать роль оператора. Быстро и не в меру решительно двинулся я вдоль голой, матово-фосфоресцировавшей катакомбы с очень высоким сводом. Вскоре мне почудилось, что вся моя уверенная ходьба — просто иллюзия, а ноги машут впустую… Стена возникла перед моим лицом внезапно, и я едва не ударился в нее. Я отступил на шаг и рискнул оглядеться.

Коридор в самом деле кончился. В двух углах пол был помечен кругами: слева — синим, справа — красным. Я поспешил оказаться на красном, и дуновение пространства перенесло меня в какое-то новое место. Одна из стен была полупрозрачной, за ней угадывалась улица. Я смело двинулся к той стене, и она, протаяв навстречу, выпустила меня сквозь «полынью» наружу.

Я спохватился… и вздохнул с великим облегчением: модный чиновничий костюмчик остался на мне. Я был готов к любой экзотике, но только не к тому, что увижу перед собой самую обычную земную улицу, наполненную самой обычной деловой спешкой людей самой обычной, земной наружности… И сделал первую ошибку, замерев истуканом, затем — и вторую, закинув голову и с нескрываемым любопытством обозрев вершины города.