Хроника лишних веков (рукопись)

Наверху было небо, очень похожее на настоящее, и было, ближе, тюремное окно в стене. Решетка была срезана, я получил приглашение к побегу. Ценой жертвы… хотя на такое слово в этом мире наложено табу.

Я собрался с силами, вспомнил про долг, возникший перед двумя воинами, поднялся на ноги и шагнул, не глядя, ввалился в золотистый туман.

(Окончание следует)

«РУССКИЙ ГОЛОС». 1929 год. № 10

Николай АРАПОВ ХРОНИКА ЛИШНИХ ВЕКОВ Роман-путешествие (Окончание. Начало в № 9)

БУДУЩЕЕ КАК POST SCRIPTUM

Планета Земля — Москва — 3 октября 1993 года от Рождества Христова

Золотистый туман мгновенно свернулся в яркую точку в центре бархатной черноты… и я превратился в луч. Я физически чувствовал себя лучом света и боли, пронзающим небытие…

А потом я превратился в шар, ткнулся во что-то мягкое, повалил это мягкое с грохотом, потом прокатился по чему-то плоскому и твердому и ткнулся лбом во что-то совсем твердое и неуместное. Искры посыпались из глаз, но вскоре я заметил, что искры сыплются и вокруг, в теплых и каких-то угловатых сумерках.

Я вспомнил чей-то вскрик. Мой ли в момент удара?.. Муки и сомнения были прерваны посторонним стоном и беспомощной вознёй поблизости.

Два тощих прямых рога целились в меня — ножки опрокинутого стула. За сиденьем, принявшим положение щита, ворочался и всхлипывал человек.

Картина частью прояснилась: я пронзил границу миров, ядром-снарядом угодил в кого-то, сидевшего на стуле посреди темной комнаты, повалил его, а сам ударился головой об стенку странного гулкого шкафа. Я потрогал шкаф и убедился, что он холодно-железный.

— Кто это? — еле живым русским голосом прошептал человек.

Прошептал явно вовне, за пределами моего мозга.

Сердце мое едва не вырвалось вон… Если это все же не передача мысли — то несомненно Россия! Неужто попал домой?!

Я поднялся, кое-как устоял на ослабевших ногах и нашелся ответить:

— Свой… По всей видимости… Наверно, добрый вечер.

— От… Откуда?.. Кто?.. — Человек продолжал заикаться от испуга.

Я шагнул к нему и хотел было помочь подняться, но он на полу шарахнулся прочь.

Мне опять оставалось быть хозяином положения.

— Мефистофеля вызывали? — вопросил я, стараясь, чтоб было повеселей.

— Кого?.. — Теперь удивления в голосе стало больше, чем страха, так что дело пошло на лад.

Отвратительно воняло горелым каучуком… или резиной…

— Прошу вас не бояться меня, — умеренно продолжил я тему. — Вышло некоторое недоразумение. Окажите любезность, сообщите, какой нынче год на дворе.

— Девяносто третий… — откликнулся мой ошеломленный медиум.

— Не тысяча ли девятьсот?.. — уточнил я, а сердце забилось сильнее.

— Да… — был ответ.

— А число? — вытягивал я.

— Третье… Третье октября…

Начало золотой осени. Моя любимая пора!

Итак, семьдесят три года вперед… В сущности, я не испытал сильного волнения по поводу дат, уже сделавшись опытным путешественником во времени… Но помню теперь легкую ностальгическую грусть минуты и предчувствие… предчувствие некой пустоты, бессмыслицы.

— А я, не удивляйтесь, из февраля одна тысяча девятьсот двадцатого года… — сообщил и я. — Проездом, так сказать.

— А почему так? — спросил человек, еще оставаясь на полу с раскинутыми в стороны длинными ногами.

— Как? — в свою очередь не понял я.

— Ну так… — смущенно сказал хозяин этой эпохи. — Без всего…

Ко всему привыкает человек! И я успел привыкнуть — к своим адамовым похождениям. Полагаю, теперь, упав с небес на людную улицу, не сразу возьму в толк, отчего разбегаются дамы и спешат навстречу полицейские.

— Прошу извинить, — сказал я, не замечая в себе никакого смущения. — Таковы издержки путешествий во времени.

И тут меня, наконец, заинтересовали географические подробности.

— А город? — Я вдруг почувствовал себя нехорошо.

— Москва… — был тот самый ответ.

Куда я стремился, летел душой — там-то вдруг стало тягостно, как во сне… когда попадаешь в родное место, зловеще-призрачное, отраженное в кривых зеркалах… Как в псалме Давида: стремилась душа, но не обрела место свое…

— Власть-то у вас теперь какая? — спросил я, теряя всякий интерес. — Большевистская?

— А хрен его знает, теперь не разберешь, — вдруг в тон мне пробормотал человек и стал подниматься на ноги. — Там драчка заваривается… Может, завтра прояснится чего.

Поднявшись, он стал отрешенно, в полутьме, рассматривать меня.

В сумерках черты его были неясны. Впрочем, я разглядел, что он молод, не старше меня, худ, стрижен коротко, невысок и с крупным носом, сально отражавшим заоконные отсветы городского вечера.

— Вы надолго? — совсем буднично спросил он.

— Трудно сказать, — честно растерялся я.

Он тряхнул головой, и глаза его блеснули.

— Так… подождите… — С каждым словом его голос все больше оживал.

Он напряженно посмотрел мне за спину, и я, невольно повернувшись — туда же: на странный неправильный короб, стоявший на столе.

— То есть оттуда, вы сказали?! — услышал я. — Что правда, из двадцатого года?!

Я повернулся к нему. О, какие огромные лемурьи глаза я увидел перед собой в сумерках.

— Ничего себе! — прошептал он и вдруг схватил себя за волосы с такой силой, будто натужился, как барон Мюнхгаузен, таким способом поднять себя над землей. — Ведь я же только что…