Хроника убийцы короля [3 книги] [Компиляция]

Фелуриан восседала на подушках напротив меня, скрестив ноги, лицо ее было гневным и ужасным, глаза холодными и колючими, как далекие звезды. Размеренным, спокойным движением она смахнула с плеча бабочку, медленно взмахивающую крыльями. Этот простой жест был исполнен такой свинцовой ярости, что у меня скрутило живот, и я осознал простой факт.

От Фелуриан не уходят. Никто. Никогда. Она держит мужчин у себя, пока их тело и разум не сломаются под гнетом любви. Она держит человека, пока он ей не надоест, а когда она отсылает его прочь, это сводит его с ума.

Я был бессилен. Я был новинкой. Я был игрушкой, любимой за то, что она новая. Возможно, пройдет немало времени, прежде чем она устанет от меня, но рано или поздно это случится. И, когда она наконец отпустит меня на волю, мой разум разлетится в клочья от тоски по ней.

ГЛАВА 97 КРОВЬ И ГОРЕЧЬ

Я сидел в шелках, теряя власть над собой, и чувствовал, как покрываюсь холодным потом. Я стиснул зубы и ощутил, как во мне разгорается слабый огонек гнева. В течение всей моей жизни мой разум был единственным, на что я всегда мог положиться, единственным, что всегда было моим и только моим.

Я чувствовал, как моя решимость тает по мере того, как мои естественные желания вытесняло что-то животное, неспособное думать дальше собственной похоти.

Та часть меня, что по-прежнему оставалась Квоутом, бесилась от злости, но я чувствовал, как мое тело откликается на ее присутствие. Точно в кошмарном сне, я чувствовал, как помимо своей воли ползу к ней через подушки. Моя рука нащупала ее стройную талию, и я наклонился и принялся страстно ее целовать.

Я мысленно взвыл. Я был побит и высечен, взят измором и ранен в спину. Однако мой разум остается моим, независимо от того, что стало с моим телом или миром вокруг. И я бросился на прутья незримой клетки, сплетенной из лунного света и желания.

И каким-то чудом я устоял и сумел оторваться от нее. Дыхание вырывалось у меня из груди, точно я спасался бегством.

Фелуриан откинулась на подушки, запрокинув голову мне навстречу. Ее губы были бледны и совершенны. Глаза полузакрытые и голодные.

Я заставил себя отвести взгляд от ее лица, однако передо мной не было ничего, на что можно было бы смотреть, не подвергая себя опасности. На ее шее, гладкой и нежной, часто-часто билась жилка. Одна грудь торчала вверх, полная и округлая, вторая отклонилась чуть в сторону, следуя изгибу тела. Груди вздымались и опадали в такт дыханию, слегка колыхались, отбрасывая на кожу тени в свете свечей. За бледно-розовыми разомкнутыми губами блеснули безупречно-белые зубы…

Я закрыл глаза, но от этого почему-то сделалось только хуже. Ее тело дышало таким жаром — я как будто стоял вплотную к костру. Я ощущал под рукой ее мягкую кожу. Она шевельнулась подо мной, и ее грудь мягко коснулась моего тела. Я почувствовал шеей ее дыхание. Я содрогнулся и покрылся потом.

Я снова открыл глаза и увидел, что она на меня смотрит. Выражение ее лица было невинным, почти что обиженным, как будто она не могла понять причины отказа. Я лелеял свой маленький огонек гнева. Никто не смеет так обходиться со мной. Никто! Я отстранился. Между бровей у нее появилась небольшая морщинка — так, словно она была недовольна, или злилась, или сосредоточивалась.

Фелуриан протянула руку, чтобы коснуться моего лица, взгляд у нее был внимательный, словно она пыталась прочесть нечто, написанное в глубине моей души. Я попытался было отодвинуться, помня ее прикосновение, однако тело мое только содрогнулось. Капли пота дождем скатывались с моей кожи на шелковые подушки и гладкий живот подо мной.

Она мягко коснулась моей щеки. Я наклонился, чтобы поцеловать ее, — и что-то внутри меня лопнуло.

Как будто последние четыре года моей жизни унеслись прочь. Внезапно я вновь очутился на улицах Тарбеана. Трое мальчишек, крупнее меня, с сальными патлами и свиными глазками, выволокли меня из разбитого ящика, где я спал. Двое из них держали меня, придавив мои руки к земле. Я лежал в грязной луже, лужа была ужасно холодной. Было раннее утро, на небе еще горели звезды.

Один из них зажимал мне рот ладонью. Это не имело значения. Я уже много месяцев провел в городе. Я знал, что на помощь звать не стоит. В лучшем случае никто не придет. В худшем — кто-нибудь придет, и их станет еще больше.

Двое из них держали меня. Третий резал на мне одежду. Он порезал и меня тоже. Они рассказывали, что они сейчас станут со мной делать. Они противно дышали теплом мне в лицо и ржали.

Тогда, в Тарбеане, полуобнаженный и беспомощный, я почувствовал, как что-то поднялось внутри меня. Я откусил два пальца на руке, которая зажимала мне рот. Я услышал визг и брань — один из них отшатнулся. Я напрягся и забился, пытаясь освободиться от того, который все еще держал меня. Я услышал, как треснула моя собственная рука, и его хватка ослабла. Я взвыл.

Я сбросил его с себя. Не прекращая завывать, я вскочил. Одежда висела на мне клочьями. Я сшиб одного из них наземь. Шаря по земле, я нащупал выбитый из мостовой булыжник и этим булыжником сломал ему ногу. До сих пор помню, как она хрустнула. Я дубасил, пока не перешиб ему обе руки, а потом проломил ему голову.

Подняв глаза, я увидел, что тот, который меня резал, исчез. Третий привалился к стене, прижимая к груди окровавленную руку. Глаза у него были белые и безумные. Потом я услышал приближающиеся шаги, выронил камень и бросился бежать без оглядки…

И вот внезапно, много лет спустя, я вновь превратился в того озверевшего мальчонку. Я вздернул голову и мысленно зарычал. Нащупал что-то внутри себя — и ухватился за это нечто.

Внутри меня воцарилась напряженная тишина, молчание, которое наступает перед раскатом грома. Я ощутил, как воздух вокруг кристаллизуется.

Мне сделалось холодно. Я отстраненно собирал осколки себя и соединял их вместе. Я — Квоут, бродячий актер, эдема руэ по рождению. Я — Квоут, студент, ре'лар при Элодине. Я — Квоут, музыкант. Я — Квоут.

Я стоял над Фелуриан.

Я чувствовал себя так, словно всю жизнь провел в полусне и впервые проснулся по-настоящему. Все выглядело четким и резким, как будто мне дали новую пару глаз. Как будто мне и глаза были не нужны — словно я воспринимал мир напрямую, непосредственно разумом.

"Спящий разум! — слабо осознала какая-то часть меня. — Он больше не спит", — подумал я и улыбнулся.

Я взглянул на Фелуриан и в этот миг понял ее всю, с головы до пят. Она из фейе. Ее не интересуют добро и зло. Она повинуется лишь желаниям, во многом как ребенок. Ребенка не волнуют последствия. И летнюю грозу тоже. Фелуриан походила и на дитя, и на летнюю грозу, и все же не была ни тем, ни другим. Она была древней, невинной, могущественной и гордой.

Не так ли видит мир Элодин? Не об этой ли магии он говорил? Не тайны и не уловки, но магия Таборлина Великого. Она всегда была рядом, я лишь до сих пор не видел ее.

Это было прекрасно.

Я встретился взглядом с Фелуриан, и мир застыл, словно во сне. Я почувствовал себя так, словно меня затянуло под воду и сдавило грудь, не давая сделать вдох. В этот краткий миг я был ошеломлен и беспомощен, как если бы меня ударило молнией.

А потом этот миг миновал, и мир вновь пришел в движение. Но теперь, глядя в сумеречные глаза Фелуриан, я знал ее гораздо глубже, а не просто с головы до пят. Я понимал ее до мозга костей. Ее глаза были как нотный стан, заполненный аккуратно выписанными нотами. Мой разум наполнился этой внезапно услышанной песней. Я взял дыхание и пропел четыре отчетливые ноты.