Хроника Великой войны

Было уже совсем темно, и они шли по глухим улочкам на окраине поселения, там, где тянется безмолвный частокол, и густо толпятся гигантские деревья. В темноте жутко закричала какая-то большая птица:

– Уг! Уг!

Дом ведьмы был маленький и кривой, со скособоченной крышей. Вокруг стоял мрак, и в единственном окошке горел тусклый красноватый огонек, похожий на алчный глаз дракона. Старуха была чудаковатой, но не злой. И все же Рув ни за что бы не пошел к ней сейчас, в ночное время, когда даже знакомый лес, приветливый днем, казался угрюмым и чужим.

Чародей двигался молча, неотрывно уставившись на свет в окне.

– Вот здесь…

– Тише. Я это чувствую. – Анисим Вольфрадович обернулся к мальчику.

В его страшных зеленых глазах было нечто таинственное, возвышенное и в тоже время животное. Рув вдруг подумал, что такой, должно быть, взгляд у убийцы…

– Можешь идти, мальчик.

Рув кивнул и, словно очнувшись от кошмара, с радостью кинулся прочь. Подальше, подальше от ужасного молчаливого человека, оставшегося сзади во мраке.

Чародей постоял, посмотрел вслед удаляющемуся мальчику, затем резко повернулся, в три шага подошел к дому колдуньи и дернул за холодное железное кольцо.

За дверью раздался скрипучий голос:

– Кто там?

Впрочем, колдунья не ждала ответа: послышался тяжелый глубокий звук отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и показалось маленькое личико, желтое и жалкое, как оплывший огарок свечи.

Старуха подслеповато сощурилась, вглядываясь в ночного гостя.

– А ты, прости, кто?

– Анисим Вольфрадович, – рыжий надвинулся на дверь, и та безропотно подалась внутрь.

В крохотной комнатушке было тепло, и горячий воздух обжег вошедшего. Пахло сушеными травами. Великан глухо ударился об потолочную балку, и крыша дрогнула.

– Тише, тише, батюшка. Дом развалите, а я уж стара – новый не выстрою.

– А магия на что?

– Да это сколько ж магии надобно?

– Десятая часть мастерства бессмертного паскаяка Урдагана Хафродугского или сотая часть умения Хамрака Великого.

– Ой, да ты что, голубчик? Какой Урдаган? Слыхала я про таких, да разве я до них доберусь? – старушка пыталась получше разглядеть пришельца.

– Значит, ты не можешь сообщить мне ничего нового?

– Да кабы знала, чего хочешь…

– Магии. Есть у тебя заклятье какое? – Чародей прошелся по комнатке, заглянул за огромный шкаф, набитый горшками, исписанными листками, желтыми костями и вороньими перьями, словно искал чего. – Может вещь какая имеется?

– Эх, много вас молодых приходит. Всем магия надобна.

Анисим Вольфрадович насторожился:

– Кто это молодые? Кто приходил?

– Да разве счесть? Все такие, ух!… кровь с молоком. Приходят мастерству учиться.

– И учишь?

– Учу. Отчего ж не учить?

– Зря.

– А как же иначе? – старуха всплеснула руками. – Коли просят-то.

– Магия – искусство тонкое, доступное лишь избранным. Что ты делаешь, когда варваров тому учишь? Священное искусство засоряешь. – Чародей смерил колдунью негодующим взглядом. – Самосовершенствование – вот подлинное благо. Сначала собой заниматься надо, а потом уж об остальных заботиться. Да чего о них вообще болеть? Своих что ли дел не хватает?

– Помилуй. Какой-то ты странный.

– Странный? Так ведь все маги странные, – Анисим Вольфрадович впервые улыбнулся, но недоброй была улыбка, широко растянувшая его толстые губы.

– Ой, ступай-ка ты лучше, голубчик, подобру-поздорову.

– Ступай, говоришь? Хорошо. Я пошел. – Он обернулся, задумчиво посмотрел на старуху. – Береги жизнь. В твоем теле она ненадежно держится.

– Чур, чур, – ведьма замахала руками.

Чародей вышел и исчез во мраке. Лишь скрипели по земле его тяжелые шаги.

***

Удгерф привстал, обвел всех помутневшим взором:

– Пейте! Веселитесь!

Взмахнув кубком, он залпом осушил его и швырнул в угол.

– Эй! – взвизгнул какой-то молодой паскаяк.

Кубок, ударившись об стену, отлетел в сторону.

Удгерф опустился на шкуру, заменявшую ему стул.

Справлять свадьбу начали в трапезной, но под конец третьего дня все настолько захмелели, что не могли усидеть за столом, и потому перешли в гостиную, где расчистили место, покидав мебель в окна.

Теперь гостям было хорошо и удобно. Они молча возлежали на шкурах или просто на каменном полу пялились друг на друга, пока не засыпали.

Однако время от времени крик набравшегося сил и поднявшегося паскаяка заставлял их вздрагивать. Подняв кубок, вставший говорил короткий тост, глотал вино, и все бодрствующие делали то же самое. Сами тосты иссякли, но без них пить было нельзя, и оттого славили собачку, которую герой Фискен встретил на улице третьего числа прошлого месяца, и прекрасные новые башмаки, которые купила жена героя Фискена. Когда бочонок заканчивался, Удгерф приподнимался на локте и огрубевшим, походившим на звериный рев голосом требовал новый. Два дюжих охранника, подвыпивших, но двигающихся быстро и твердо, вкатывали огромную бочку. В первый день гости развлекались, вышибая у неё дно так, что все комнаты оказались липкими от вина. Однако вскоре эта затея надоела, и изможденные пирующие просили солдат открыть бочонок, и жадно тянули бездонные кружки, и придумывали новые тосты.

Удгерф вновь встал, на этот раз держась за стену:

– Эй, а где наши дамы?

Несколько гостей лениво взглянули на него.

– Где?

Огромный паскаяк, валявшийся в дальнем углу в обнимку с пустой бочкой, открыл глаза, приподнялся. Это был Широкоплечий, тот самый, что во время бракосочетания Удгерфа в Храме так бесцеремонно назвал господина Элвюра слизняком. Запустив руку в безобразно свалявшиеся волосы, паскаяк переспросил:

– Где?

– Сюда! – Удгерф требовательно ударил кулаком об стену, зашибся и взвыл от боли. – Ну-у, что встали, дур-р-раки! Тащите их!

Стражники переглянулись.

– Позовите жену!

От стены отделилась грозная фигура.

– Ваше высочество, не надо, – Хинек склонился над воспитанником, коснулся его горячего лба. – Вы нездоровы.

– Я в пор-р-рядке!

– Ваше…

– Молчать! Слюнтя…Ай!

Хинек пригвоздил принца к стене точным ударом. Удгерф задохнулся, и один хрип вырвался из его груди:

– Стр-р-ража… Взять его!

Охранники кинулись к Хинеку, но он был уже у входа в королевские покои: