Хроники амбициозной брюнетки

Это как с коктейлем, который уносит официант, стоит лишь тебе отвернуться, — а там ведь был последний, самый желанный глоток! Мелочь, но между обменом призывными взглядами, между двумя сигаретными затяжками, между невольным касанием рук — так нужен был этот глоток, чтобы освежить и горло, и впечатления, и чувства!

Не хотелось ей сейчас поиска. Игры. Интриги. Нужен был санаторий, Захар.

Зачем она все испортила? Теперь нужно стараться, замаливать грехи… грех… А ей через две недели приступать к новой книге — и тогда уже не будет времени на всякие глупости.

Даша долго запрягала, но писала быстро — на одном дыхании. Она не умела отрываться, переосмысливать — теряла связь с книгой.

Всякие там нудные интеллектуалы считали ее ремесленницей, но разве эти угрюмые люди с плохими стрижками понимают что-то в чистом, детском восторге, который она испытывала, общаясь с собственным произведением. Разве их философские выкладки стоят той радости, восторга, предвкушения, практически плотского единения с воображением, которое она испытывала при этом общении?

Нет!

Она была уверена, что даже при том, что у всех этих бобриков имелось вдохновение, творчество было для них мукой, грузом пережитых чувств — и чувств нереализованных, а для нее в нем были задор, с которым серфингист взлетает на волну, оставляя позади алмазную пыль, ветер, ласкающий тело получше иного любовника, и упоение человека, влавствующего над стихией.

Раньше, когда Даша еще стояла одной ногой в предрассудках, она лазила по этим сборищам, но так ни разу и не поняла, о чем говорят люди, которые запросто могут пить отвратительную водку практически без закуски, эта закуска представляла собой либо жирную, с прожилками мяса, колбасу, либо заветренный сыр с тонким, как марля, кусочком хлеба.

Отчего-то интеллектуалов всегда окружала вот такая публика, начинающие гении представляли собой сборище юношей с немытыми волосами, в одежде, от которой отказались бомжи, и девушек в дешевых этнических тряпках — всякие там расписные платки, тюбетейки и прочая трехкопеечная сувенирка.

Бомонд тоже, если честно, Дашу не возбуждал. Были два-три человека, которых она уважала, но в основном писатели, а особенно писательницы представляли собой группу чудиков с обостренным самомнением.

Может, конечно, она тоже чудик, но не из разряда уродцев — это уж точно!

По крайней мере, она понимает, что, если в тебе росту метр с париком, а пузо у тебя, как у байкера на пенсии, не надо носить облегающие прозрачные вещи — это вредно для здоровья. И диадемы сейчас тоже никто не носит — особенно в связке с платьем а-ля Юдашкин эпохи 90-х.

Так сказать, конкурентки.

Нету у нее конкуренток. Есть либо те, кого она уважает, — а с такими лучше не соперничать, так как все соперничество сводится к примитивной грызне, либо те, кого она и в грош не ставит, — и какие бы у них ни были тиражи, это никого не волнует, так как у них там, в болоте, свои законы.

Глава 11

В окне показалась домработница.

— Даша, тебя к телефону! — властно произнесла она.

Домработницу Даша обожала.

Анастасия Владимировна, похоже, полагала, что делает Даше огромное одолжение тем, что получает хорошую зарплату, — и была совершенно права. Дашин дом она считала своим домом и следила за порядком с необыкновенным рвением. Она могла делать хозяйке замечания. Ругать ее. Выговаривать ей. Учить, как надо жить. Даша все терпела. Потому что Анастасия Владимировна была не только богиней домашнего очага, но и личностью.

А Даша повелевать не любила. Она предпочитала сотрудничать. Даже садовник, который приходил раз в неделю, и тот мог прикрикнуть на хозяйку, объяснив, что Даша, городская штучка, в газонах и клумбах ничего не смыслит, и ей бы лучше помолчать, пока сведущие люди занимаются своим делом.

Только у Оксаны не получалось покрикивать. Она откровенно побаивалась Дашу.

Не видела того, что замечали остальные, — простоты, дружелюбия, отзывчивости.

Конечно, Даша могла заявить Анастасии Владимировне, что суп — говно. Ну или почти в таких выражениях. Зато Анастасия Владимировна с внучкой отдыхали в Испании в особняке Дашиного друга каждый год. Бесплатно.

А водитель Валера летом с женой и сыном отправлялся на Валдай в санаторий «Ленгаза» за счет хозяйки.

Даша любила свою команду.

— Анастасивладимрна, меня нету! — прокричала она в ответ.

— Подойди к телефону! — рассердилась домработница, и Даша поднялась с газона.

Взяв трубку, она хищно улыбнулась. Захар.

— Что? — рявкнула она.

Пауза.

— Да-аш… — с укором протянул он. — Ты взяла неправильный тон.

— Ты меня сейчас будешь учить, правильный у меня тон или нет? — истерично расхохоталась Даша.

Стоп!

Это уже выяснение отношений. А выяснение отношений не подходит для развития летнего романа.

— Ладно, проехали, — смирилась Даша. — Ты что звонишь?

— Я хочу встретиться.

— Приезжай!

— А ты одна?

— У меня всегда толпа народу, ты же знаешь.

— Даша, у меня очень серьезный разговор…

— Прямо-таки серьезный-серьезный? — поддела его она.

Захар помолчал.

— Слушай, давай забудем весь этот бред, — выдал он. — Я приеду, и мы просто продолжим. Вот и весь разговор.

— Давай! — обрадовалась она. — Я соскучилась.

— И я.

Когда он вернулся, Оксана ощутила почти непреодолимое желание утопить Дашу, которая, как нарочно, плавала неподалеку.

Это был даже не удар, а ядерный взрыв.

Оксана судорожно добралась до бортика, вспрыгнула на него и схватила черные очки — чтобы никто не заметил ее вытаращенных от злости и обиды глаз.

Захар же, предатель, поздоровался и даже потрепал ее по плечу!

И, будто не замечая алчных взглядов, особенно со стороны Марата, нырнул в бассейн.

Из воды вышел Аполлоном — стройный, подтянутый, в мокрых боксерах, прилипших к ногам… Он просто светился — такой гладкой, блестящей была его кожа, такими яркими, сочными, как трава, глаза…

Он улыбался, и это была такая обаятельная, для всех и ни для кого, улыбка, что даже Наташа размякла.

Ну ничего… У нее, Оксаны, было два хороших дня. Хотя, возможно, когда он надоест Даше… Фу! Только не это! Она же не станет подбирать за ней объедки?

Хотя… Разве может живой человек считаться объедками?