Хроники Корума (сборник)

Дубы зеленели, вязы крепли, ясени и клены никогда еще не покрывались такими густыми кронами. И народ, который уже не надеялся дожить до следующего урожая, радовался, видя, как в полях обильно колосится пшеница.

Повсюду цвели маки и васильки, ноготки и лютики, жимолость и маргаритки.

И лишь ледяная вода рек, текущих с востока, напоминала Туа-на-Кремм Кройх о погибших соплеменниках, о тех, кто стал рабами Фои Миоре, или о тех и о других одновременно; их верховный король — великий друид Амергин — оставался под властью чар пленником в своем городе Каэр Ллуде, который Фои Миоре сделали столицей. И стоило людям собраться за столом и бокалом вина, как только о нем и вспоминали. Многие мрачнели, сознавая, что им не под силу отомстить за погибших братьев, ибо они могли лишь защищать свою землю от народа холода — да и это не получилось бы без помощи магии сидов и полубога, восставшего из глубокого сна под курганом. Этим полубогом был Корум.

Воды текли с востока, наполняя широкие рвы, вырытые вокруг конического холма, где высился город-крепость Каэр Малод, старое поселение из грубого серого гранита; город отличался не столько красотой, сколько надежностью. Каэр Малод был брошен однажды, но во времена войн его снова заняли люди. Это был единственный город, оставшийся у Туа-на-Кремм Кройх. Когда-то они владели несколькими куда более красивыми городами, но все их снесли льды, которые пришли с Фои Миоре.

Но теперь многие из тех, кто было обосновался в городе-крепости, вернулись отстраивать разрушенные фермы и обрабатывать поля, что вернулись к жизни благодаря крови черного быка Кринанасса, — и в Каэр Малоде остались лишь король Маннах с воинами и слугами, дочь короля Медб и Корум.

Порой Корум, поднявшись на стены крепости, долго смотрел в сторону моря и руин своего дома — который здесь получил название замка Оуин; принц думал об изменениях, что происходят в природе, о копье Брийонак, черном быке Кринанасса и магии, с которой ему пришлось иметь дело. Ему казалось, что все это было во сне, потому что он не мог объяснить ни магии, ни того, как она пришла к ним на помощь. Ему виделись мечты людей, прежде звавших его во снах. Его все устраивало. С ним была Медб Длинная Рука (прозванная так за свое искусство владения пращой и татлумом) с ее рыжими волосами и неподдельной красотой, с ее умом и жизнерадостностью. Он обрел достоинство. Он пользовался уважением соратников-воинов. Теперь они к нему привыкли и полностью принимали и странную внешность вадага («Ты похож на эльфа», — говорила ему Медб), и искусственную серебряную руку, и единственный желто-пурпурный глаз, и повязку на другой глазнице — она была расшита Ралиной, маркграфиней с острова Мойдел, который лежал в прошлом, отделенном тысячью лет.

Да, Корум держался с достоинством. Он был честен и перед народом, и перед самим собой — и этим гордился.

Кроме того, он находился в прекрасном обществе. Не было никаких сомнений, что судьба стала благосклонна к нему после того, как, оставив замок Эрорн, он откликнулся на призыв этого народа. Он гадал, что случилось с Джери-а-Конелом, Спутником Героев. Ведь именно Джери посоветовал ему ответить на просьбу короля Маннаха. Джери был последним из известных Коруму смертных, кто еще мог по своей воле путешествовать между Пятнадцатью плоскостями. В свое время все вадаги могли перемещаться между ними, как и надраги, но после поражения Повелителей Мечей последние остатки этой силы покинули их.

А иногда Корум приглашал к себе менестреля, чтобы тот пел ему старые песни Туа-на-Кремм Кройх, потому что они нравились ему. Одна из песен была посвящена первому Амергину, предку верховного короля, ныне плененного Фои Миоре. В ней говорилось о прибытии на новую родину:

Я — ветер, веющий над морем; Я — океанская волна; Я — рокот волн; Я — семь дружин бойцов; Я — молодой орел, сидящий на скале; Я — первый солнца луч; Я — яростный медведь; Я — дикий вепрь; Я — самая прекрасная из трав; Я — молодой лосось в ручье; Я — озеро на солнечной равнине; Я — искушенный мастер всех искусств; Я — грозный воин, всех сражающий мечом; Я властен облик свой менять, как боги. Куда ж теперь лежит наш путь? Быть может, нам отправиться в долину или к вершинам гор? Где нам построить самый первый дом? Где отыскать страну прекраснее, чем край, где солнце за море садится? Куда же нам направить путь, чтоб обрести покой и мир? Кто, как не я, сумеет отыскать для вас источники воды хрустальной? Кто, как не я, расскажет вам о возрасте луны? Кто, как не я, окликнет рыбу из морских глубин? Кто, как не я, ее приманит к берегу? Кто властен изменять свой облик, поднявшись на вершину гор? Я бард, которого лихие мореходы призвали прорицание изречь. Да не узнает отдыха копье, свершающее месть за наши раны. Я предрекаю нам победу. А в заключение песни я скажу: да сбудется пророчество благое! [1]

А потом бард исполнял собственную песню, прославляющую Амергина:

Множество форм я сменил, пока не обрел свободу Я был острием меча — поистине это было; Я был дождевою каплей, и был я звездным лучом; Я был книгой и буквой заглавною в этой книге; Я фонарем светил, разгоняя ночную темень; Я простирался мостом над течением рек могучих; Орлом я летел в небесах, плыл лодкою в бурном море; Был пузырьком в бочке пива, был водою ручья; Был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим; Девять лет был струною арфы, год был морскою пеной; Ничего не осталось, чем бы я не был. [2]

В этих древних песнях Корум слышал отзвуки своей собственной судьбы, как ему объяснил ее Джери-а-Конел, — принц был обречен вечно возрождаться, порой зрелым человеком, в роли воина, чтобы принимать участие в великих битвах смертных, будь то мабдены, вадаги или какая-то другая раса; он был обречен бороться за свободу смертных, угнетенных богами (хотя многие считали, что богов создают сами смертные). В этих песнях он видел отблески снов, что порой приходили к нему, в них он был всей Вселенной и Вселенная была им, он вмещал в себя весь мир, и все в этом мире было одинаково достойно — живое и неживое, все имело для него равную ценность. Камни, деревья, кони или люди — все были равны. Таковы были и мистические верования многих подданных короля Маннаха. Пришельцы из мира Корума могли считать это примитивным поклонением природе, но Корум знал, что в этом кроется нечто гораздо большее. Многие из фермеров на землях Туа-на-Кремм Кройх, которые вежливо кланялись камню и, бормоча, извинялись перед ним, когда хотели переместить его с одного места на другое, относились к своей земле, своим быкам и плугу с той же вежливостью, с которой разговаривали с отцом, женой или друзьями.

В результате жизнь Туа-на-Кремм Кройх текла со спокойным вежливым достоинством, что отнюдь не лишало их жизнелюбия и чувства юмора, а при случае они могли и гневаться. Поэтому Корум и испытывал гордость оттого, что вступил в бой с Фои Миоре, ибо те угрожали не только жизни. Фои Миоре угрожали спокойному достоинству этого народа.

Терпимо относясь к своим страхам, своим тщеславным помыслам, к своим глупостям, Туа-на-Кремм Кройх столь же терпимо относились к таким же качествам и у других. И Корум воспринимал как иронию судьбы то, что его собственную расу, вадагов (теперь их называли сидами), что в конце концов обрела такие же воззрения, разбили предки этого народа. Принц пытался понять: не будет ли обречен и уязвим тот народ, который достиг столь благородного образа жизни, перед другим, который его еще не обрел. Нет ли в этом какой-либо закономерности? В таком случае это была бы ирония космической соразмерности. Корум пытался освободиться от подобных размышлений, потому что после встречи с Повелителями Мечей, во время которой и открылось его предназначение, мысли о космических соразмерностях чрезвычайно утомляли его.

Прибыл с визитом король Фиахад, для него плавание с запада было сопряжено с немалым риском. Его посол прискакал на взмыленной лошади и рывком остановил ее на краю широкого рва с водой, опоясывавшего стены Каэр Малода. Посол был облачен в свободную бледно-зеленую безрукавку, серебряный нагрудник и железные рукавицы, серебряный шлем и плащ из четырех цветных полос — желтой, синей, белой и алой. Переводя дыхание, он крикнул о своем прибытии стражнику башни над воротами. Корум, с другой стороны спустившийся со стены к башне, увидел его и удивился, потому что никогда раньше ему не доводилось встречать одеяние такого рода.

— Я человек короля Фиахада! — крикнул посланник. — Прибыл объявить, что на ваш берег высадился наш король! — Он показал на запад. — Там пристали наши корабли. Король Фиахад просит гостеприимства у своего брата, короля Маннаха!

— Подожди! — крикнул стражник. — Сообщим королю Маннаху!

— Тогда прошу тебя, поторопись, ибо мы ищем укрытия за вашими стенами. В последнее время мы слышали много рассказов об опасностях, которые подстерегают путешественников на вашей земле.

Пока Корум с вежливым любопытством разглядывал посла с башни, появился король Маннах.

Он удивился в силу других причин.

— Фиахад? Что привело его в Каэр Малод? — пробормотал он, обращаясь к послу. — Король Фиахад знает, что в нашем городе он всегда может рассчитывать на гостеприимство. Но почему вы пустились в путь с земли Туа-на-Мананнан? На вас напали?

Посол все еще был не в силах перевести дыхание и лишь помотал головой.

— Нет, сир. Мой господин давно хотел посоветоваться с вами, но лишь недавно мы узнали, что Каэр Малод свободен от морозов Фои Миоре. Тогда мы спешно подняли паруса и прибыли без обычных формальностей. Король Фиахад приносит свои извинения.