Хроники Мартина Хьюитта

Но второй помощник не успокоился. Он все так же бродил по нижней палубе и много говорил о своих тревогах из-за слиткохранилища. Спустя несколько дней он подошел к железной двери, и его снова испугало появление капитана – на этот раз тот появился из кладовой стюарда. Брейсьер пояснил, что он услышал стук и пришел выяснить, в чем дело. Но капитан еще более бесцеремонно, чем прежде, отослал его прочь, заявив, что поручит присмотр за хранилищем кому-нибудь еще, если только Брейсьер станет настаивать на своих причудах. На первой палубе второй помощник встретил плотника – спокойного и мягкого человека. Тот cпросил у него о висячем замке и ключе, которые Брейсьер позаимствовал в плотницкой на прошлой неделе. Но второй помощник отделался от него, пообещав отдать их позже. И плотник поспешил приняться за работу – как ни странно, у него нашлось занятие в трюме, прямо под кормовой палубой, и под слиткохранилищем.

Как я уже говорил, плавание выдалось не из приятных. Погода была хуже некуда, и после того, как они миновали Гибралтар, матросы-индийцы в хлопчатобумажных брюках дрожали от холода, а юнги застегнули свои твидовые кители на все пуговицы, которые только смогли к ним пришить. Это был январь. Погода в бухте была ужасной, и «Никобар» сотрясался на волнах зеленого моря, омываемый им снаружи и изнутри, сверху и снизу. Затем, когда опустилась ночь, что-то пошло не так, судно потеряло управление и бесцельно барахталось на волнах. Винт был сломан.

Море в какой-то степени успокоилось, но погода оставалась плохой. Немногие паруса, которые были на пароходе, были поставлены, и команда надеялась с их помощью добраться до Плимута или до Фалмута. Итак, «Никобар» шел по успокоившемуся, хоть и не до конца, морю, а темная ночь становилась еще чернее из-за бури с мокрым снегом, со временем сменившимся на обычный снег.

Судно медленно продвигалось вперед, наперекор вселенской тьме, которая, казалось, пыталась поглотить его. Не было ничего, кроме шума ветра и моря, да пустоты вверху, внизу и по сторонам. Таким образом, человек, вышедший к палубному фонарю, был удивлен появлению больших снежинок, которые прилетали на свет как мотыльки, словно из ниоткуда. В четыре склянки (то есть в два часа ночи) по правому борту показался туманный огонек – это был Эддистонский маяк, и спустя час или два было решено до рассвета остановиться, ведь точное местонахождение судна было неизвестно. Однако не было принято никаких мер, когда над левым бортом внезапно появились тусклые огни, темнота под которыми была совершенно непроницаемой. Раздались крики и грохот, и в течение десяти секунд все выскочили из трюма. Плавание «Никобара» закончилось столкновением с другим судном.

Второе судно отступило и ушло в темноту, но не раньше, чем кто-то с «Никобара» успел перепрыгнуть к нему на борт. Присутствие духа у капитана Макри было удивительным, и он ни на мгновение не потерял контроля над экипажем. Корма судна уже начала проседать и крениться не левый борт. Все быстро получили спасательные пояса. К счастью, среди пассажиров были всего две женщины, а детей вовсе не было. Шлюпки были спущены на воду без заминки, и вскоре к ним приблизились еще две шлюпки со столкнувшегося с «Никобаром» судна (впоследствии оказалось, что это был большой каботажный пароход). Когда последний из пассажиров благополучно спасся, Брейсьер с тревогой обратился к капитану:

– Мы ведь и правда ничего не можем сделать с золотом? Возможно, ящик или два…

– О, к черту золото! – взорвался капитан Макри. – Смотрите за шлюпкой, сэр, и высадите пассажиров. О слитках позаботится страховая компания.

Брейсьер исчез после первой же фразы шкипера. Капитан обернулся к стюарду, и пока экипаж уходил к оставшимся шлюпкам, они тихо переговорили. Вскоре стюард отвернулся, как если бы собирался выполнять приказ, но капитан громко продолжил свою речь:

– Так будет лучше всего, и в худшем случае мы сможем выбросить их. Но осторожно – судно не продержится и десяти минут.

Оно продержалось почти четверть часа. И за это время на нем никого не осталось, а капитан покинул его на последней шлюпке, причем достаточно поздно, чтобы видеть последние огни корабля, когда тот пошел ко дну.

II

Наступил угрюмо-серый день, а «Никобар» лежал всего в десяти морских саженях, [6] а вовсе не в миле от берега, и его топ-мачты одиноко виднелись над бурлящей водой. Весь день море было неспокойным, но снегопад прекратился, и ночью погода стала намного лучше. На следующий день сотрудники страхового общества приплыли на катере из Плимута, и вскоре спасательный катер подошел к возвышающимся из воды мачтам. Судя по всему, имелись все шансы поднять судно, и с буксира спустился ныряльщик, чтобы измерить пробоину в борту «Никобара» – это было нужно для того, чтобы подготовить дубовые доски для ремонта пробоины и подготовки к откачке и подъему судна. Работы выполнялись быстро, и буксир оставался на месте всю ночь, готовясь к следующему дню, когда водолазы должны были для начала вытащить слитки.

6

То есть в 18, 29 метрах.

Случилось так, что как раз в это время Мартин Хьюитт работал над важным и деликатным делом для страховой компании Ллойда, и на несколько дней остановился в Плимуте. Конечно, он услышал о катастрофе, и при разговоре о только что начавшихся работах с агентом Ллойда, услышав имя Перси Меррика (представителя компании, которая должна поднимать судно), Хьюитт сразу же вспомнил его – ведь они были давно знакомы. Так что в тот день, когда водолазы извлекали слитки из затонувшего «Никобара», Хьюитт устроил себе выходной и отправился на борт буксирного судна.

Там он встретил Меррика – крупного, приятного человека лет этак тридцати восьми или около того. Он был очень рад видеть Хьюитта, но в то же время очень озадачен результатом утренних работ на месте крушения. Два ящика со слитками пропали.

– Слитки на борту стоили 200 000 фунтов, в этом нет сомнений. Они были упакованы в сорок коробок, каждая стоимостью в 5 000. Но сейчас там только тридцать восемь упаковок! Что же произошло?

– Полагаю, ваши люди здесь ни при чем? – спросил Хьюитт.

– Нет, с ними все в порядке. Понимаете, они никак не могут что-то незаметно стащить, тем более что свое водолазное снаряжение они снимали здесь, на борту. Кроме того, я и сам был с ними.

– О, так вы погружались?

– Видите ли, иногда, по таким особым случаям, как этот, я и сам надеваю водолазное снаряжение. Этим утром я опускался с ними. Попасть на затонувшее судно было несложно, и я нашел ключи от хранилища слитков в каюте капитана – там, где, по его словам, они и должны были находиться. Но, конечно, после пары дней нахождения в соленой воде замки испортились. Так что мы просто выломали дверь. И тогда мы увидели, что могли бы войти внутрь намного легче, если бы подошли с другой стороны. Дело в том, что пароход врезался в угольный бункер, находившийся как раз по соседству с хранилищем слитков, и при этом разорвал лист металлической обшивки.

– А два пропавших ящика не могли исчезнуть этим путем?

– О, нет. Мы, конечно, посмотрели, но это было бы невозможно. Судно накренилось в противоположную сторону – на правый борт, а штабели ящиков были далеко от прорванного листа. Итак, как я уже сказал, мы выломали дверь, и в хранилище оказалось только тридцать восемь коробок со слитками, ни больше и ни меньше. Сейчас они внизу, в кормовой каюте. Пойдемте и посмотрим.

Их было тридцать восемь; сосновые короба были скованы железными обручами и запечатаны на каждом стыке, восемнадцать дюймов в ширину и шесть дюймов в глубину. Они были связаны по двое, видимо, для удобства транспортировки.

– Вы сами их так связали? – спросил Хьюитт.

– Нет, мы нашли их уже в таком виде. Мы просто подцепляли их лебедкой, по двое за раз, и перетаскивали сюда.

– А что вы предприняли по поводу двух пропавших?

– Конечно, мы сразу телеграфировали в главный офис. И я послал за капитаном Макри (полагаю, он все еще где-то недалеко), и Брейсьером – это второй помощник, отвечавший за хранилище со слитками. Возможно, они что-то знают. Как бы то ни было, ясно одно: в начале плавания было сорок ящиков, а сейчас их всего тридцать восемь.