Хроники Моза

– Они танцуют, Моз! Смотри! Танцующие птицы. Ты видел что-нибудь подобное в Долине Радуг?

– Смотреть на жар-птиц слишком долго опасно...

– Опасно? Ерунда! А музыка? Откуда здесь музыка?

– К стыду своему, Май-Милентий Кинли, я даже не знаю, как называется диковинный этот инструмент, похожий на там-там и саксофон одновременно.

– Как же они прекрасно танцуют, Моз! Так бы смотрел и смотрел бесконечно их восхитительный танец!

– Верю, Май-Милентий Кинли, но не забывай, мы здесь, чтобы освободить Амаранта. А отнюдь не для того, чтобы любоваться танцем жар-птиц.

– Они приведут нас к Амаранту!

– Или заманят в пустыню, - покачал головой Моз.

– Эге-гей! Амарант!
– крикнул Май в туман.

Ответом ему было птичье пение, такое прекрасное, что с ним не могли сравниться даже трели соловьёв из Берёзовой рощи.

Будто бы капли дождя в сговоре с ветром пронеслись по поляне золотых колокольчиков.

– Как поют жар-птицы!
– Май даже закрыл глаза от наслаждения.

– Клянусь моей бородой, - вскричал Моз, - это поющий ворон Амаранта.
– А жар-птицы, да будет тебе известно, Май-Милентий Кинли, вообще не поют - довольно с них и того, что они так красивы.

– Это так... Если бы их пение было также великолепно, как и оперение, это было бы слишком... Но Амарант нам не ответил... Почему? Эге-гей! Амарант! Отзовись!

Ответил снова ворон Амаранта, и в этот раз трели звучали также восхитительно, но грустно, будто по колокольчикам пронёсся не просто дождь, а град, и теперь им трудно было поднять свои золотые цветочные головы.

– Если я хоть немного разбираюсь в музыке, то старина Амарант в беде.

– Амарант! Эге-гей!
– в третий раз крикнул Май, и был услышан, наконец, не только вороном.

Из тумана вышла не то фея, не то птица. Изящный стан нимфы переходил вдруг в птичьи ноги с острыми когтями на пальцах, а на лице с огромными глазами не было ни носа, ни рта, а вместо них топорщился длиннющий птичий клюв.

– Кто вы?
– спросил Май.

– Нет, это вы кто такие?
– заклацала клювом полуфея-полуптица.
– Зачем пожаловали к нам?

– Мы ищем чародея Амаранта, - не стал лукавить Май.
– Но если верить Деве Дождя... а в том, что прекрасному можно всегда верить, теперь, признаться, я уверен не совсем... сначала нам предстоит встреча с Прекраснейшей.

– Вы уже встретились с ней, - сделала шутливый реверанс фея, не слишком красиво переставляя ноги с когтями.

– Вы хотите сказать, что вы Прекраснейшая и есть?
– утратил на несколько взмахов крыльев мотылька природную деликатность Моз.

– Именно!
– взмахнула рукой, как крылом, назвавшая себя Прекраснейшей.

– Но тогда вам, наверняка, известно, где томится в заточении Амарант, - не стал вступать в ненужные споры Май.

– Томится в заточении?
– расхохоталась фея, похожая на птицу, а сходство это ещё больше усиливала её странная одежда из разноцветных перьев.

– Тише! Музыка смолкла, - всполошилась странная фея.
– Жар-птицы, летите за мной!

И поспешила быстрее крылатых куда-то в туман.

Май ринулся было за ними, но, увязнув в песках, выбился из сил.

– Не спеши: я полечу за ними, а ты найдёшь нас по перьям...
– бросил ему налету мудрый Моз. И, выдернув клювом пёрышко у себя из хвоста, ободряюще помахал Маю крылом.

Позже в своём непревзойдённом трактате Моз подробно опишет парадоксальность ситуации: в обличие ворона он смог поступить мудрее, чем мог бы поступить в обличие мудреца, из чего сделал весьма смелое предположение, что мудрец в обличие чёрного ворона мудрее мудреца в обличие мудреца. Однако Альбин принялся так горячо оспаривать это предположение, что, дабы сохранить давнюю дружбу с белым вороном, мудрец был вынужден исключить сей пункт из своей работы в ущерб науке.

А пока Май пробирался по пескам сквозь туман, и стрелками-указателями ему служили чёрные перья друга. Кое-где на пути попадались и пёрышки жар-птиц всех цветов и оттенков кроме чёрного и белого.

А таинственные звуки снова складывались в приятную, хотя и однообразную мелодию.

– Ха! Всего лишь музыка! Прекраснейшая любит музыку, как и подобает Прекраснейшей!
– открытие придало Маю уверенности и беззаботности. Теперь он знал, с чем, а вернее, с кем предстоит ему иметь дело. И всё же чем же она так безоговорочно хороша, что заслуживает эпитет "прекраснейшая"?

С каждым шагом становилось всё интереснее и интереснее, и с каждым шагом разгадка была всё ближе.

Музыка была не то, чтобы приятной ( нельзя было назвать её и неприятной), а монотонной и при этом завораживающей. В такт ей теперь в тумане пульсировали разноцветные блики света, которые с каждым шагом становились всё ярче. Жар-птицы! Прекраснейшая любит не только музыку, но и свет. Новый вывод о Прекраснейшей был также приятен, и Май ещё нетерпеливее двинулся вперёд.

И ничего удивительного, что прекраснейшие птицы Страны Грёз улетели в пустыню. Наверное, так и должно быть. Прекраснейшее должно находиться рядом с прекраснейшим.

Птицы важно вышагивали, расправляя крылья, то вдруг все вместе поднимались над землёй, то снова опускались на песок, показывая свой прекрасный наряд, как будто все они были лепестками восхитительного волшебного цветка. Май даже зажмурился от удовольствия на несколько взмахов крыльев мотылька - так прекрасно было увиденное.

Птицы расступились в своём восхитительном танце перед Маем, как будто только его и ждали, разом поднялись в воздух, сошлись клювами в единой точке над землёй.

Танец - великая сила, хоть и не все это осознают. Заклинания даже самых великих чародеев бессильны над тем, кто волшебно танцует.

Что может быть лучше танца? Философские трактаты? Глаза прекрасной Тайны? Или, может быть, балалайка? Нет, в тот взмах крыльев мотылька все наши герои воскликнули бы разом: "Прекраснее танца может быть только танец Прекраснейшей и её жар-птиц".

Можно ли вообразить невообразимое? Если ваш ответ, дорогой читатель, "да", то закройте глаза и представьте, как в пустыне закат сменяется рассветом, и Вечное Светило прячется за горизонтом, потому что даже оно не может затмить оперение жар-птиц.

Вы когда-нибудь видели, как фея превращается в птицу, птица в кошку, кошка в цветок, а цветок - в мотылька? Нет-нет, имеются в виду отнюдь не превращения иных колдуний типа Пунгеи с помощью заклинаний, да ни у одной из них это не получилось бы с таким изяществом; превращение в дерево или сову - тот предел, на который они горазды.

Но есть средство куда более сильное, чем заклинания, и имя его - танец.

Несколько взмахов рук, и они кажутся похожими на крылья.

И миражи вплетаются в ритм, стремясь усилить сходство.