Хроники новуса

А потом он начал разбирать заученный текст по словечку: как нужно читать, почему именно так, а не по-другому, что означает. На своей бумаге мы должны были записать все незнакомые слова и указать, как они переводятся на обычную речь, да вот беда — я знал только буквы истинного языка. Подумав, решил писать прямо ими — авось после разберусь. Еще бы перо слушалось получше да чернила б не растекались по всему листу!

После урока в трапезную я не пошел, засел в келье, подперев дверь, и задумался, как быть с Фалдосом. Он ведь не отстанет! Ночью и на уроках мне ничего не грозит, разве что в оружейной зале Фалдос осмелится ткнуть меня посильнее, но под присмотром брата Арноса он вряд ли решится на что-то большее. Проще всего меня подловить в трапезной. В мыльню я уже давно не хожу со всеми, пробираюсь туда либо рано утром, либо поздно ночью. Ну и пусть вода холодная, это уж меня точно не устрашит.

Меня может спасти покровитель, но брат Арнос ясно дал понять, что он таковым не станет, брату адептусу плевать на всех нас, а больше я никого и не знаю. Не к лысому алхимику же бежать? Мне нечего ему предложить и нечем заинтересовать. Значит, Фалдос должен бояться не покровителя, а меня самого! Но как этого добиться? Когда-нибудь я, может, и побью его в оружейной зале, только доживу ли до той поры? Поколотить его в трапезной? Тогда в следующий раз на меня набросятся все новусы. Он прав: я совсем один.

Вздохнув, я зажег последнюю свечу и взялся за книжицу. Сначала перечел первую страницу, повторил ее про себя, потом взялся за вторую. Дело шло очень медленно: слишком много новых длинных слов, буквы никак не хотели слепляться воедино. В какой-то момент я задремал, сам того не заметив.

Проснулся от сильного удара в дверь и увидел, что от свечи осталась едва ли половина. Хвала древу Сфирры, свеча оплыла ровно и не упала, иначе бы книжица сгорела, а от нее и до одеяла недолго…

И тут меня осенило!

Я посмотрел в оконце — почти стемнело. Надо выждать. Чтобы не заснуть, я прошелся по келье, повспоминал те приемы, что учил сегодня с братом Арносом. В ногах я пока путался. Погасил свечу — она мне еще пригодится, и снова зашагал кругами по комнате. В коридоре то и дело слышались голоса, смех, перестукивания. Потом всё стихло.

Дремота наваливалась на меня, как тяжелое одеяло, прижимала к скамье, обволакивала, убаюкивала. Я заклевал носом, проваливаясь в сон и тут же просыпаясь, потом снова встал. Как я вообще очутился на полу?

За окном высыпали звезды, близилась полночь. Наверное, все уже заснули…

Я вновь зажег свою свечу, тихонечно убрал скамью из подпорок, открыл дверь и выглянул в коридор. Тихо, темно и немного страшно. Внутри каменных стен гуляли сквозняки, пламя свечи задрожало, а по стенам побежали тени, чудные, грозные, пугающие. Четыре ближайшие двери — это кельи Ренара и троих новусов, что пришли в культ вместе со мной. Одна келья пустая, никто не хотел жить там, где недавно помер человек. Дальше шли покои прочих новусов, но я толком не знал, кто где жил, ведь чаще всего я выходил либо самым последним, либо самым первым, чтоб не столкнуться с Фалдосом. Моя келья находилась дальше всех от лестницы, что ведет в трапезную и учебные комнаты, значит, Фалдос должен спать в той, что ближе. А, может, и не так. Вдруг он пришел не сразу после дня Пробуждения, а, к примеру, день на третий? Тогда его келья — где-то посередине. Хотя он мог попросту отобрать лучшие покои!

И я пошел к келье, что была ближе всего к лестнице, толкнул дверь, и та легко отворилась. Он что, совсем ничего не боится? Хотя бы поганое ведро придвинул, чтобы оно опрокинулось и загремело. Покои и впрямь оказались лучше моих — более просторные, внутри не одна скамья, а две, и даже есть вбитая в стену доска, на которую можно положить свечу или книгу. В углу — сундук, только одежда лежит на крышке, а не под ней. Я подошел к спящему и поднес свечу поближе: длинные русые волосы, широкие плечи… Надо же, как я угадал с кельей! Теперь раскидать одежду по иному, положить книжицу поближе, подвинуть свечу, запалить фитиль от своей и легонечко толкнуть в нужную сторону. Я выждал, пока займется бумага, подумал чуток, оторвал листок, подпалил и положил на рубаху, что лежала на полу. Огонь быстро прихватил тонкую ткань и побежал дальше.

Пора и мне честь знать!

Вернувшись к себе, я подпер дверь, затушил свечу, наощупь убрал ее в подпольный схрон и улегся на свою бедную постель. Сна не было ни в одном глазу.

Я не хотел смерти Фалдоса, всего лишь думал припугнуть. Если он поймет, что я могу его убить, то вряд ли посмеет мне угрожать. Смерть — слишком суровое наказание за удар палкой, испорченный гамбезон и брань. Я не раз мечтал отомстить за свои обиды и старосте, и торговцу шерстью, и палачу, что сек меня плетью, но мои чаяния никогда не заходили дальше побоев и горсти монет. Не дать старосте разжиться моим хозяйством, отвесить торговцу плюху и забрать обещанную плату, дать попробовать вкус плетей палачу — этого довольно! Уж больно неприглядна смерть. Я помнил изорванного волчьими клыками отчима, помнил хриплое замирающее дыхание Угря и молился древу Сфирры, чтобы тот остался жив. Свернуть шею курице — легко, заколоть свинью, которую откармливал целый год, — пожалуйста, корову зарезать труднее, особенно если та прожила бок о бок с тобой десять лет, но тоже можно. А как можно убить человека? Живую душу погубить?

А крик до сих пор не поднялся. Неужто Фалдос так крепко спал, что даже не почуял дыма? Неужто другие тоже его не слышат? Это моя келья далече, а соседи уж должны были унюхать гарь! Он ведь и сгореть может.

Я так старательно искал малейшие признаки дыма, что не знал, почудился ли мне запах или на самом деле уже пахнет. А криков всё не было. Может, выйти и позвать на помощь? Нет, тогда меня наверняка обвинят в поджоге: это почему ты из самой дальней кельи унюхал гарь, а другие — нет? Значит, не спал, совесть мучила. Нет, надо еще подождать!

Когда я уже весь извелся и готов был выскочить из кельи, послышалось долгожданное:

— Пожар! Горим!

Захлопали двери, поднялся шум. Я еще чуток выждал и тоже выглянул наружу: новусы уже догадались, где приключился пожар, но никто не осмеливался зайти внутрь и вытащить бедолагу-погорельца.

— Где слуги?

— Откуда брать воду?

Пока большинство носилось взад-вперед, как безголовые курицы, несколько новусов во главе с Ренаром влетели в задымленные покои и выволокли Фалдоса. Он висел на их руках и, кажется, не дышал.

— Он мертв? — спросил кто-то.

У меня внутри всё оборвалось. Так не должно было случиться! Да там и гореть-то нечему — жалкая книжка да несколько тряпок. «И сундук!» — запоздало вспомнил я. Огонь вполне мог подобраться к деревянному сундуку.

Кто-то догадался взять поганое ведро и сбегать в мыльню за водой. Вскоре последние языки пламени были затушены.

— Наверное, свечу не погасил, — сказал брат Ренар.

— А для чего ему свеча так поздно?

— Может, Revelatio читал? Завтра же брат адептус будет второй лист спрашивать!

— Эдмер лучше всех знает истинный язык, — возразил кто-то. — Он даже говорит на нем, как на родном.

Эдмер? Я протолкался вперед и увидел на полу не Фалдоса, а совсем другого новуса, тоже крепкого сложения и с длинными русыми волосами, только ниже ростом и с по-детски круглым лицом. Он один из немногих, кто сумел пересказать первую страницу книжицы без ошибок.

— Что, псина, выполз-таки из конуры?

Я подскочил от неожиданности, оглянулся, а там Фалдос, живой и невредимый.