Хроники Обетованного. Осиновая корона

Уна через силу улыбнулась в ответ и села на постель у него в ногах. Взгляд потерялся в серо-рыжих ворсинках меха на одеяле... Лисьи шкурки. Отец вечно мёрзнет, даже сейчас. Уне снова захотелось уйти отсюда: тоскливая, до отчаяния, жалость мешалась с непонятным отчуждением от бледного, почти облысевшего человека перед ней.

Почему её Дар не способен дать силу для его исцеления?

Неспособен - или она просто недостаточно упорно ищет?.. И кто знает - принял ли бы исцеление магией сам отец, который за всю жизнь ни разу не осмелился возразить дедушке?

– Доброго дня, отец. Я пришла повидаться...
– Уна помолчала. Отец ждал продолжения. В руке он сжимал недоеденное яблоко с ножиком - отрезал им крошечные ломтики и клал в рот. Яблоки и другие фрукты мама закупает на фермах в предместьях Меертона или ещё южнее: скудная земля Кинбралана не приносит таких краснобоких, налитых жизнью плодов...

За закрытым окном серел бок Синего Зуба, пестрящий мхом и кустиками травы. Дальше, за ним, в дымке поднимались Старые горы. Те, что виднелись отсюда, были ещё довольно пологими, поросли сосняком и осиной; но Уна знала, что за ними скрываются бесплодные серые скалы, вершины которых разрезают облака. За этим хребтом лежит Альсунг. Одолеешь перевал - и откроется извилистая дорога по холмам и ущельям. По ней, говорят, нужно с дюжину дней скакать вдоль хребта на северо-запад, чтобы достичь Ледяного Чертога... Их нежеланной столицы.

Нежеланной - или уже принятой? Той, с которой смирились?

Уна прекрасно знала, что ни один из лордов Ти'арга - в том числе из тех, кто скреплял союз с северянами браками или отправлялся в Чертог для придворной службы Двуру Двуров, королю Хавальду, - ни за что не скажет и не подумает: "я из Альсунга". "Я из наместничества Ти'арг", - говорят все в этой стране, столько лет подавляя боль от унизительного слова наместничество...

Лишь человеку, который лежит тут, под лисьим одеялом, это слово, похоже, не кажется унизительным. Вряд ли что-то в Обетованном расстраивает его, кроме собственной немощи - и это вполне справедливо.

– Завтра мы уезжаем в Рориглан, - напомнила Уна, заглядывая отцу в глаза.
– Тётя Алисия устраивает праздник в честь сына... Я хотела попрощаться - на случай, если не успею позже из-за вещей...

Отец отложил ножик и протянул к Уне руки, похожие на серые осиновые веточки; она поспешно подалась навстречу. Сухой поцелуй в лоб обдал её кислым запахом яблока и лечебных снадобий.

– Я знаю, Уна. Счастливого вам пути. Жаль, не увижу ни одного из своих племянников - но что поделать...
– отец закашлялся; Уна завела руку ему за спину, чтобы помочь приподняться на подушках. Он кашлял долго и надсадно; что-то беспомощно булькало у него в груди. Потом выдохнул и покачал головой.
– Ну вот, опять. Прости, дорогая. Проклятые лёгкие - мне трудно говорить.

– Воды?
– спросила Уна, и собственный голос показался ей донельзя жалким. Наверное, поэтому она так не любит приходить сюда - потому что чувствует себя бесполезной, свою магию - бессмысленной насмешкой... Любая деревенская знахарка в этой душной комнате была бы сильнее неё.

– Не надо. Горо поедет с вами? Он говорил мне, что ещё не решил.

– С нами. Он не хочет оставлять нас без защиты. С тобой останутся Вилла и слуги, отец...
– показать ли, что она чувствует себя виноватой, или это обидит его?
– Мы пробудем там не больше двух дней и вернёмся. Не волнуйся.

– И по пять-шесть дней в пути, да-да, я помню... Останьтесь подольше, - чем более рьяно отец стремился показать, что рад их отъезду, тем отчётливее Уна видела его ложь. Горе и страх сквозили в каждой из ранних морщинок.
– В Рориглане, наверное, хорошо, да и Алисия по тебе соскучилась... Расскажи мне потом, похож младенец на неё или на Колмара.

– Да, конечно.

– И скажи Алисии... Что я очень люблю её.

– Да.

И снова они оба молчали, не зная, как завершить разговор, - и пора ли уже завершать?.. Уна несмело погладила отца по выбритой щеке; он по-детски прижался к её ладони.

– Не знаю, сообщила ли тебе мама, - начала Уна, притворившись, что это не так уж важно для неё. Семья Тоури - лордов-лицемеров. Её воспитали достойно.
– Тётя назвала сына Альеном. В честь вашего брата... Того брата.

Отец смотрел на неё вопросительно. Ждал.

– Сообщила. И что же?

О, пожалуйста, пусть у неё получится - хотя бы раз...

– Они были в хороших отношениях? Тётя Алисия и Альен? Она любила его?

Отец пожевал губами и на мгновение прикрыл глаза; Уна боялась пошевелиться. Он молчал так долго, что она подумала: не ответит. Но в конце концов тихо сказал:

– Очень любила. Больше всех нас. Больше всех вообще. Альен ни с кем в замке не был близок, кроме сестры.

– И с тобой тоже?

Отец смотрел куда-то сквозь Уну - на гобелен со сценами поединков, скрывавший каменную кладку стены. Прямо за её спиной двое вышитых рыцарей бились на турнире в честь королевы Интерии Ти'аргской - прабабушки Тоальва... Уна предпочла бы оказаться между их копий, а не под этим невидящим взглядом.

– Я не могу говорить об этом, Уна. Просто не могу. Прости, - что-то вроде судороги дёрнуло его губы - не улыбка.
– Есть вещи, о которых не говорят. Я понимаю, что ты хочешь побольше узнать о нём, но...

– Не побольше, - Уна встала, скрестив руки на груди.
– Я хочу узнать всё. Узнать правду, отец. Это ведь наша семья, и я уже не ребёнок... Мне кажется, я имею на неё право. Мама, естественно, думает иначе, потому я и спрашиваю тебя.

Отец затравленно дёрнул плечом. Он всё ещё смотрел куда-то в сторону, и это было невыносимо.

– Мама хочет оградить тебя... Уберечь. К тому же она не знает всего, как и я. Мой брат покинул нас много лет назад. Он был... особенным человеком, Уна. Очень умным. Очень одиноким. Иногда безжалостным, - Уна стояла, задержав дыхание. Ей казалось, что внутри натягиваются и дрожат, готовясь разорваться, струны невидимой лиры... Почему ей так важно каждое слово об этом человеке - совсем чужом? Должно быть, потому, что она ни разу не слышала столько честных слов о нём - сразу.
– Ему здесь не было места. Насколько мне известно, он побывал среди Отражений, и в Дорелии, и в Кезорре, и в Феорне... У гномов - то есть у агхов, извини... И, может быть, где-то ещё. Его след затерялся, как он и хотел. Я полагаю, он умер.

Уна отступила на полшага. Это было как удар по затылку. Она не успела проконтролировать выражение лица, и глаза распахнулись с детским, наверняка смешным возмущением.

– Ты полагаешь?! То есть ты не уверен?
– во взгляде отца что-то надломилось, и она попыталась приглушить обвинительные нотки. Она не смеет судить его - и не станет.
– Я хочу сказать... Он же твой брат, отец. Будь у меня братья или сёстры, я бы разыскивала их до последнего. Дядя Горо всё равно когда-то ездил по Обетованному... По крайней мере, по нашему материку точно. По Ти'аргу. В Дорелию. Если бы он не додумался сам, ты мог бы направить его... Посоветовать...

– Твой дедушка выгнал бы из замка любого, кто осмелился бы искать Альена, - с поразительным спокойствием проговорил отец.
– Выгнал бы - если не что-то похуже. Мне жаль разочаровывать тебя, Уна. Но это так. Отец ненавидел Альена... И, боюсь, это было взаимно, - он помолчал, давая Уне время осмыслить это. Но времени не хватило.
– Это старая семейная грязь, и тебе не следует до неё дотрагиваться. Прошлое часто мерзко, а прошлое Кинбралана - и подавно... Давай прекратим этот разговор. Прошу тебя. Он разрывает мне сердце.