Хроники Обетованного. Осиновая корона

У неё нет права ни на что из этого. И Индрис, скорее всего, сама это понимает.

На Уну вдруг навалилась тяжкая усталость - такая, что даже моргать и дышать стало утомительно. Ко всем прочим ударам - ещё один. Завтра она скажет "прощай" своей последней надежде; завтра магия навсегда покинет Кинбралан. И ничего нельзя изменить: всё - с беспросветностью смерти.

Неужели вот это и есть жизнь?

– Вы не хотите с нами, леди Уна?
– просто спросила Индрис, глядя на неё сбоку. От жадности, с которой колдунья заучивала наизусть её черты, Уне снова стало неуютно.

Она отвела глаза.

– Хочу. Но я нужна здесь, в Кинбралане. Без меня матушка будет совсем одна.

Это было правдой - поэтому приговор себе дался довольно легко. Нечего тешиться ложной верой, нечего отрицать очевидное... Ветви осинки задрожали от нового порыва ветра, который уже осушил слёзы Уны. Щёки раздражающе стянуло.

– Я нужна здесь, - повторила она, стараясь себя убедить.
– Я не смогу уехать с Вами и Гэрхо. Простите.

– Всё дело в том, что леди Мора против?

– Не только.

– У Вас есть Дар, леди Уна. Сильный Дар. Вы можете стать замечательной волшебницей.

– Я знаю, - спокойно солгала Уна. Солгала, потому что о такой перспективе она никогда и не мечтала - не говоря уже о вере.
– Но этого не будет. Нападения... Нашей семье грозит опасность. Я не оставлю её сейчас.

– Но Вы не выдержите, - тихо и ласково сказала Индрис. Она сдвинулась влево и чуть наклонилась, пытаясь поймать взгляд Уны. Осинки всё шушукались - теперь, казалось, на диковинном языке Отражений.
– Мы обе знаем, о чём я. И потом, Ваша магия в случае чего была бы лучшей защитой, чем бездействие.

– А что, если наместник Велдакир...

– В бездну наместника Велдакира, Уна, - с внезапной жёсткостью отрезала колдунья. От удивления Уна чуть не выронила книгу - и машинально смерила взглядом аллею: убедиться, что они одни.
– В бездну всё и всех! Это Ваша жизнь. Вы уже не ребёнок и свободны в выборе. Вам решать, ехать или не ехать.

– Я уже решила, - пробормотала Уна, борясь с почти телесно ощутимым искушением. Её охватила слабость - и она испуганно потеребила свой сапфир на цепочке; обычно это помогало сконцентрироваться. Уж не пытается ли Индрис как-то влиять на её сознание? Поймёт ли она, если такое случится?
– И Вы слышали моё решение. Я остаюсь. Я не пойду против матери.

Индрис выдохнула сквозь стиснутые зубы - мелкие, как у белки или куницы.

– Вы упрямы, Уна. Упрямы, как...
– она вдруг умолкла и улыбнулась, показав прелестые ямочки. Если бы таких же не было у Эльды - дочки конюха, предполагаемой невесты Бри, - Уна, наверное, каждый раз бы им радовалась.
– Как все беззеркальные девушки, хотела я сказать. Особенно знатные.

Уна оскорблённо вскинула голову. Разве у Отражений принято бить лежачего? Разве Индрис не видит, что она делает такой выбор совсем не из страха и не ради своего удовольствия?

– Между прочим, госпожа волшебница...

– Между прочим, нечего звать меня "госпожой", - с милой бестактностью перебила Индрис.
– Тут вроде бы нет Вашей матушки (и слава Порядку)... Между прочим, есть другой выход, Уна. Большая жертва, между прочим, - она вздохнула - как показалось Уне, с наигранным кокетством.
– Но я готова пойти на неё ради Вас. Учиться магии можно не только в Долине, знаете ли. Это вызовет кучу трудностей и неудобств, но раз уж нам не сломить Вашу фамильную твердолобость...
– и Индрис, задумчиво помолчав, протянула ей руку: - В общем, я попрошу у леди Моры позволения остаться здесь, хотя бы на пару месяцев, и поучить Вас самой. И сообщить в Долину - чтобы позже Вам подобрали более подходящего наставника... Нельзя оставлять всё вот так, клянусь витражами. Вы любите витражи, Уна?
– новая быстрая улыбка.

– Я их обожаю... Они украшают жизнь. Как и магия. Ну и что, долго мне ещё стоять с протянутой рукой, будто нищенке? Союз?

После колебания (очень короткого) Уна пожала смуглую ладошку. Она была маленькой и шершавой, но тёплой - такой тёплой, что хотелось не отпускать.

– Союз.

***

Той ночью Уна уснула поздно, взбудораженная семейным скандалом, который за ужином подняла мать. Она давно не видела прелестную леди Мору такой разгневанной... Да что там разгневанной - мелко дрожащей от злости, не аристократично раскрасневшейся. Жуткое зрелище - особенно по контрасту с Индрис, которая оставалась спокойной, как скала; лишь серые глаза отдавали грозой. Колдунья благоразумно удалила от общего стола своего непоседливого сына (Уна боялась даже предположить, чем он занимается один, в тесной гостевой спаленке в южной башне; должно быть, рушит заклятиями и вновь собирает мебель семейства Тоури) и громила мать взвешенными, краткими доводами. Живая и гибкая, как кошка, тут Индрис напоминала скорее гладь своего зеркала. С той же безучастностью она немо, одними глазами, попросила Уну уйти, когда спор зашёл слишком далеко.

Уна встала (в тишине трапезной залы оглушительно скрипнул стул), и мать обожгла её взглядом, описать который можно разве что на миншийском или кезоррианском... Родной язык всегда казался Уне слишком прямолинейным и скованным, тем более - в такие мгновения. Она искренне верила в правоту - и свою, и Индрис, - но ей почему-то остро захотелось исчезнуть, обратившись в облачко пара.

Жаль, что к такому уровню магического мастерства ей ещё идти и идти... Если её вообще впустят на эту дорогу. Откуда в сердце эта глупая надежда, что всё обязательно будет хорошо?

С такими мыслями Уна уснула. Снилось ей что-то тревожное, грустное и невыносимо красивое; об отце и дяде Горо вспоминать не тянуло, зато там вновь были терновые шипы, синие глаза и запах жасмина. И боль - большая, старая боль, которой нет имени... Или есть?

Фиенни.

Странное сочетание звуков - зов, стон без конца и начала. Уна не поняла его. Это слово (имя?) ни о чём ей не говорило.

Фиенни.

Это впиталось в камни Кинбралана - или в её собственную кровь?

"Я не отец тебе", - сказал отец в её сне, стоя над мёртвой лисой. Сказал, грустно признавая очевидное. Он часто говорил таким тоном.

А после этого умер. Действительно болезнь наконец-то прогрызла до конца свою добычу - или и тут не обошлось без наместника Велдакира? Благодаря туманным намёкам Индрис, Уна уже почти не сомневалась, что убийц на тракте подослал именно он. Вот только зачем? Какие-нибудь счёты с Каннерти - пусть, было бы логично (те к тому же никогда не скрывали скверных отношений с Ледяным Чертогом и альсунгцами вообще); но причём здесь Тоури? Неужели дело в обручении? Уне не верилось, что наместник Велдакир настолько глуп.

Или, наоборот, настолько умён и осторожен. По-змеиному... Она проснулась от мерзкого чувства - будто кожи, везде под ночной рубашкой, касаются мелкие, ледяные наощупь чешуйки.

Утро выдалось зелёным и пасмурным; за внешней стеной и рвом хмуро темнели поля. Солнце уже золотило зубцы и крышу замка за окном Уны. Скатываясь с постели - устало, точно после тяжкой работы, - она уже откуда-то знала, что мать уступила Индрис.

Наверное, Дар подсказал.

***

<