Хроники Ордена Церберов

...вот мы и притерлись.

Илиан Камень взялся проверять мои умения всерьез, изучая меня вдоль и поперек. на скрутку и на разрыв.

И если сначала я отнеслась к этому с пониманием, и даже одобрительно — напарникам надлежит знать возможности друг друга, пусть даже у меня и ломило виски к исходу первого часа, а через два уже гудела голова, и не только она. Но я радовалась, тому, что Клык, от которого зависит моя жизнь, так серьезно подходит к совместной работе, и не могла понять, отчего связку с ним приравняли к наказанию.

А вот когда он отказался показывать, на что способен сам — поняла. 

Эта гадская сволочь, считающая себя вправе требовать откровенности с меня, просто отказала мне в доверии.

Я не то чтобы оскорбилась — вовсе нет. Просто со мной вдруг приключилась удивительная глухота: я вдруг стала слышать напарника очень избирательно.

До тех пор, пока его указания совпадали с требованиями устава, слышала, а всё остальное — нет.

Мухоловка оказалась все же деревней, и не самой маленькой, хоть и не из слишком больших.

Обработанные, ухоженные поля и огородики заплатками окружали дома, забранные в кольцо надежного тына.

Ошкуренные, заостренные сверху бревна хоть и потемнели от времени и непогоды, но плотно прилегали друг к другу, оберегая человеческое жилье от зверей. 

И не только от зверей.

Лес вокруг стоял темный, старый.

Из такого порой что только не выходит…

Остались позади распахнутые по дневному времени ворота — массивные, с тяжелым брусом запора и

— Дом старосты, — объявил Илиан, когда мы проехали вглубь деревни.

— А то я бы, скудоумная, не догадалась, чье это самое широкое подворье…

— Что?

— Спасибо, говорю, что подсказал! 

Я соскочила с коня и повела Коряжку в поводу, разминая усталые ноги:

— Хозяева! Принимайте гостей.

Залаяла собака, выскочив из конуры — и я многоопытно отпихнула локтем благодушную рыжую морду, тут же потянувшуюся обнюхать местного кабыздоха.

Из дома выкатилась девчонка-малявка, ничуть не испугавшись вооруженных незнакомцев, радостно пискнула: 

— А старших нету! Тятя к дядьке кузнецу пошел, а мама в огородах!

— Ну тогда показывай, где тут у вас умыться с дороги можно и коней напоить.

На своего, прости, Ведающий Тропы, напарника я намеренно не оглядывалась, из чистой вредности.

Кто ж знал, что моей чистой вредности этот… это… этот напарник решит противопотавить свою, грязную?

Спохватилась я, только вволю наплескавшись в ведре, смывая с лица соль, пыль и недосып.

Огляделась.

Давешняя девчонка крутилась рядом, сверкая любопытными глазенками. 

Коряжка со вкусом пил, звеня сбруей и фыркая в долбленую колоду от удовольствия. 

Рядом с ним, изящно вытянув сильную шею, с видом величайшего одолжения пил воду высокомерный копытный засранец.

Засранца двуногого поблизости не наблюдалось.

Ну и где его носит?

Я выдохнула, вдохнула — а на новом выдохе поисковый импульс растекся вокруг меня, разом накрыв всю гостеприимную деревню Мухоловки.

И показав прискорбное отсутствие напарничка на доступной моему восприятию территории.

Так. Та-а-ак…

Поиск.

Поиск. 

Нет результата.

Собравшись с силами, я сосредоточилась, и выдала тройственный импульс, который, раскатываясь на предельную дистанцию, стягивался ко мне-источнику и снова раскрывался, каждый раз все полнее и тщательнее исследуя деревню.

Нет результата.

Я сжала зубы от злости, а ягодицы — от страха.

Какова вероятность, что опытного цербера сожрали быстрее, чем неопытный успел умыться?

Что мне будет, если из первого же дозора я вернусь с трупом напарника?

И что будет ему, если он не сможет предъявить мне в качестве оправдания свой труп!

— Тетенька, а вы обедать будете? У нас каша есть!

— Потом, деточка.

Я отодвинула в сторону беспокойное дитя, волчком вертевшееся рядом, привязала Корягу к коновязи особым узлом (не зная секрета — шиш развяжешь) и свирепо отправилась на поиски.

 Поиск держался легко, как будто не было позади дороги и половины дня работы с даром на пределе моих возможностей. Я целеустремленно перла по кругу, разворачивая широкую спираль от условного центра — дома старосты, и чувствовала, как постепенно ослепительная злость утихает, сменяясь весельем.

Лихим, злым весельем.

Честной деревенский люд днем дома не застать, днем на улице работ невпроворот, но скучно мне не было: мой поиск звонким брехом сопровождали дворовые собаки, и ребятня тянулась позади любопытным обозом…

Кузня сыскалась на окраине деревни.

Я только хмыкнула — у нас тоже кузнец обретался поодаль от прочих.

Мужик он, конечно, в деревне уважаемый, да только очень уж у него промысел шумный и чадный. Хуже только у кожемяк.

Дом большой — видать, семья немалая. По правую руку от дома — кузня, где два рослых, крепких парня занимались делом — один держал клещами заготовку, пока другой колотил по ней молотом.

А по левую, за столом под раскидистой яблоней, два солидных дядьки в годах вели солидные разговоры — под снедь и кувшин чего-то холодного.

— Доброго дня! — звонко поздоровалась я, легко перекрывая кузнечный шум.

— И тебе поздорову, — тот, у которого плечи были поуже, а пузо пошире, подслеповато прищурился на орденскую бляху у меня на груди, хмыкнул и уважительно добавила: — церберша! Присаживайся с нами! — он похлопал по скамье рядом с собой.

Тот, у которого наоборот, плечи были шире, а пуза не было и вовсе, одобрительно кивнул, и зычно крикнул:

— Ринка! Неси-ка еще утварь — гостья у нас!

— Благодарствую, хозяйка! 

Дородная женщина в платке поставила передо мной посуду, и в чистую кружку полился сбитень.

Я вежливо отдала должное угощению:

— Ох, и хороша у тебя хозяйка, кузнец!

Он польщенно хмыкнул в усы, его жена одобрительно мне улыбнулась, собирая со стола объедки.

Теперь можно и к делу, пожалуй. Прожевав пышный ягодный пирог, я промежду прочим спросила:

— А что, не докучают ли вам чудовища?