Хроники особого отдела
Шрифт:
Словно муравьи, ведомые одной им известной целью, они вытянутыми косяками поворачивали к высоте за рекой и колонной уходили в нависшую тьму.
Время изменилось для стоящих людей. Плавный и незаметный ритм, отмеряемый поминутно и посекундно, внезапно сменился пульсацией в висках и стал измеряться в каплях крови, перегоняемой сердцами. Пространство сжалось на этом пятачке земли, и Илья с Борисом, не сговариваясь, попятились от проходящей мимо них смерти. Зашевелился на шее серый туман, который, боясь поглощения неупокоенной стихией, сам с радостью исчез бы отсюда, оставив людей. Но он, связанный с хозяином, не имел власти над собой.
Скрежещущие звуки задавили
В этот миг что-то тяжело стиснуло ноги Ильи. И, опустив глаза, он с ужасом уставился на кривой чёрный коготь, выросший из раззявленной пасти земли.
Борис, увидев это нечто, остолбенел, а тусклое пятно тумана переползло к нему на шею, почти задушив в своём объятии ужаса, проскрипело в голове, отдалось с кровью в висках и, превратившись в панический крик, приказало:
— Бей!
Это было слишком страшно. Но страх перед собственной, неизбежной в этом аду смертью превозмог другой страх — ужас оказаться во власти... этого. Бернагард, не отдавая себе отчета, ударил. С кончиков длинных пальцев на кромешный пучок тьмы вырвались тонкие прозрачные нити света. Быстрый рывок, и нити расплескались по шевелящейся тьме, скрепив, сшив, склеив это нечто, лишив его подвижности.
Это было неожиданно.
Для всех, не только для людей.
Там, в глубине горы неживая масса вечности своим не сознанием, но чувством поняла: если сейчас эти люди не покорятся ему, если они не признают свою смерть, то они обретут такое же право повелевать, как и он. А он сравняется с ними. Тьма недовольно заворочалась и ударила.
Удар был страшен. Содрогнулось, кажется, даже небо.
Стальная лента меча загорелась в обмякшей было руке Ильи. И тогда он последним усилием гибнущей воли рассек темноту напополам.
Хватка нечто ослабла.
И люди увидели в этом вспоротом пространстве свет, тропу, обозначившую спуск с горы, и шагающих глиняных людей.
«Первое и самое главное – ничего не бояться! Страх – это зло! За страхом всегда приходит паника. Паника – это смерть!» — всплыли в памяти слова. Илья, словно оказавшись в поле на сенокосе, широко размахнулся… Ловко взмахивая мечом, он принялся уничтожать застилающую от него свет чёрную завесу, копнами подбрасывая на белоснежные нити-скрепы Бернагарда льющуюся из чрева горы гадость.
***
Ксения плавала в темном желе. В то время как двое взмахами меча и рук собирали страшную жатву, она не сражалась – лишь с удивлением смотрела, как красиво извиваются и падают похожие на листья алоэ чёрные мясистые куски.
«Какая странная энергия, — промелькнуло у неё в голове, - Чистая».
В ответ на мысли широкий рыхлый лист с колючками-крючками по краям змеей скользнул мимо и пополз куда-то дальше, вбок.
«Там же Мрак», — вяло подумала девушка. Она проводила взглядом толстое, отливающее антрацитом ползущее нечто и вдруг рассмотрела на конце жгута, между крючками, тело бьющейся в отчаянии последнего усилия, задыхающейся собаки.
Где-то Илья с Борисом рубили угольную красоту, и ей до боли в пальцах хотелось восстановить порядок в рвущемся чудесном чёрном теле, но... пёс?
Собака, которая приходила вечерами и лизала ее обескровленное от слез лицо. Друг, который делил ее боль, молча забирая половину себе?
Волосы на голове Ксении зашевелились и зажили самостоятельной жизнью. Руки выросли, преображаясь.
Гигантская чёрная паучиха, мерзко
облизнувшись, вышла на охоту! Ее сознание не стремилось спасти несчастную задыхающуюся жертву. Она просто захотела есть. Змееобразные обрубки, изгибавшиеся в массе чёрной жидкости, отдавали ей свою энергию. Вкусную. Паучиха ползла за добычей. Громадный клюв раскрылся и поглотил свернутый в кокон, едва дышащий меховой мешок. Энергия крови и жизни обожгла, и собака, скуля от ужаса, отлетела куда-то в сторону, на шагающую вниз к людям глину, разрушая ее своим весом. Мрак больно ударился о землю и затих...Страшный обед продолжался. Жуткое насекомое продолжало пить из нечто силу.
Казалось, этому не будет конца. Светлый держал, темная кусала и пила, люди мешали и не давали двигаться вперед. Колкие букашки, но они мешали, мешали… Монстр в горе преобразился, утянул энергию обратно, приготовившись ударить по этим странным существам, жгущим его светом и выедающим нутро абсолютной чистотой тьмы.
***
Телицын, щурясь, смотрел на марширующих прямо на взвод монстров.
Рядом рядовой Макаров икнул и, сплюнув ставшую вязкой слюну, спросил:
— Борис Евгенич, ты с такими дело имел?
— Не было у меня ещё таких, Ваня, — честно ответил сержант.
— Вот и у меня не было...
Солдат вдруг высунулся, встав в окопе в полный рост и вынув из-за пазухи гранату, ловко, в полузамахе бросил в середину строя идущих. Бабахнуло, и фигурки рассыпались в пыль. Тогда, весело хекнув, он привстал и швырнул еще одну. И вновь попал! Сержант заорал что-то матерное, но одобрительное, из окопа отозвались – поддержали. Но Макаров не нырнул обратно в окоп, а вдруг согнулся. Охнул почти неслышно в этом шуме. И, прижав руки к животу, мешком сполз вниз.
Сержант всмотрелся… и увидел толстую арбалетную стрелу, вошедшую солдату в грудь и теперь хищно блестевшую между лопаток зелёным медным наконечником...
— Ваня!.. — закричал Телицын. — Ваня!.. Ох ты ж, Ваня!
Он закричал и начал беспорядочно стрелять – все равно куда, не прицеливаясь, каждая пуля и так находила мишень – глиняные плечи, глиняные руки, невозмутимые глиняные лица…По щекам сержанта текли слезы, мешали целиться, и он зло размазывал их по лицу вместе с падающим на солдат серым жирным пеплом.
Лед на реке был взорван, и странные глиняные существа не могли сразу переправиться. Они остановились и поливали соседний берег беззвучным дождем стрел. Солдаты, тщательно целясь в головы глиняных истуканов, выбивали их, словно кегли, но на место рассыпавшегося в пыль тут же вставал следующий.
— Что ж ты, дурень, высунулся без разведки? — горевал Телицын. Затем аккуратно отломил арбалетный наконечник и, не вынимая древка, обложил рану товарища бинтами, словно это могло помочь...
— Первую атаку-то мы отбили! — рядом радостно кричал сорванным петушиным фальцетом Свят. — Отбили, отбили и вторую отобьём.
— Рано радуемся, — хрипел Макаров. — Сейчас перестроятся и в атаку пойдут. Кровь толчками выливалась из рта.
— Выбивай их, ребята! Минометами! Бей! — кричал сержант.
Взаимный обстрел не прекращался. Тучи противно свистящих стрел каждую секунду взвивались над рекой. На крутых холмах напротив роты беззвучно замерла идеальная линия глиняных бойцов с разными, но ничего не выражающими лицами.
— Сейчас они вон мост сообразят и по своим же переправятся. И будут наши смерти псу под хвост, — Святошин скомкал раскуренную - ещё трофейную - папироску и, бросив окурок, зло стал заталкивать под ремень пучки гранат. — Прикройте меня, ребята.