Хроники Птеродактиля

Еще удивляло Бориса то, что люди устроены будто «рукой к себе». Отец с юности приучил Бориса, во-первых, никогда ни у кого ничего не брать в долг; во-вторых, если уж жизнь заставила одолжиться — обязательно записать: сколько, кому и когда. Для чего? А вот для чего. Пусть кто-то взял деньги у тебя. Отдай и забудь. Когда должник вернет деньги, прими их как подарок. Борис тогда возразил отцу: зачем мне забывать про свои деньги. Правильно, отвечал отец, и хотел бы про свои деньги забыть — не сможешь. Так уж человек устроен. Зато как быстро мы забываем о своих долгах. Кто из кредиторов попроще, тот напомнит. Но есть люди, которым неудобно напоминать о том, что ты им когда-то задолжал. И чаще всего такие люди — ценные люди, умные, интеллигентные — не стоит такими бросаться. Но все-таки — они люди. И так же, как и ты, помнят о твоем долге. И когда, посмотрев в запись, ты им этот долг вернешь, они могут возразить: да мелочь это, я забыл. Не верь. Не забыл никто ни о какой мелочи. А то, что ты вернул этот крошечный долг, — приятно. Тебе вера и уважение. Тобой не побрезгают в другой раз.

Борис любил вспоминать беседы с отцом. «Ничего не бывает случайным, — часто повторял тот. — Случайная встреча, случайное слово — все уложится в ту дорогу, которая приводит нас к тому или иному событию, ставшему вдруг ключевым».

Сколько же времени прошло, как схоронили отца? До этого долго не виделись: в Омск, где доживал старость отец, без нужды ехать не хотелось, да и незачем было. Присматривала за отцом сводная сестра Бориса, Наталья. Удивительно нелепо эта Наталья жизнь свою загубила. Поверила в сказку о возврате молодости. Благо слух по Омску ходил, что есть способ омолодиться: мол, собери только части вещества, из которого можно снадобье составить. Поверила, дура. Целый год украдкой готовилась к заветному превращению. Да видно, обман вкрался в рецепт снадобья: занеможила сразу, как приняла, а потом и вовсе угасла. Борис тогда телеграмме не сразу поверил, думал, хитрят, зазывают. Когда приехал, отец долго рассказывал и винил себя в том, что случилось с Натальей.

— Давно это было, — еще типография на углу работала. Встретил я как-то наборщика. Встревоженный такой был наборщик, подозрительный даже. Ну, я его по незнанию напугал сначала. Да потом пожалел: незлобливый дедок оказался. А вот семейка у деда была занятной. Мне по службе внимательным быть надлежало ко всем, кого замечу за подозрительными делами. Вот я этого деда и начал с того случая караулить да незаметно за ним послеживать. Хитрые вещи открылись.

— В чем же хитрые? — Бориса тянуло в сон, и разговор он поддерживал скорее из уважения, чем интереса. В отце он начал замечать капризы, старческую словоохотливость и назойливую тягу к общению.

— Район был промышленный: народ на виду, все друг о друге хлопотать привыкли. Наборщик этот сначала чужим показался. Потом разобрались — из приезжих он, из сосланной семейки. А в семейку эту кто только не захаживал — всех принимали. А принимали на особый манер: помощь в недугах оказывали, и не придерешься — денег, считай, не брали. Вот наша Наталья и наслушалась небылиц про долгую молодость. Сама-то туда не ходила, а так, понаслышке, втихомолку, стыдясь своих лет и своих мыслей, замесила по чужим рецептам отраву и разом всю выпила. Видишь теперь, что вышло.

Борис тогда не придал значения отцовской болтовне. Позднее, когда не только от отца, но и от других людей, доверие к которым было крепкое, Борис выслушивал фантастические истории, любопытство повело его в сторону той семьи. А из семьи к тому времени осталась одна бабка с моложавым лицом и вредным характером. Одно хорошо — не гнушалась эта бабка помощью соседки, которая с радостью обихаживала старуху и по хозяйству, и с поручениями какими. Вот к ней-то однажды и подошел со своей историей Борис. Сославшись на то, что живет в Москве, а секреты старухи сложны в исполнении, уговорил он соседку помочь ему. За деньги, известное дело. Не забыв печальный опыт Натальи, Борис всякий раз напоминал о тщательной подборке рецептов — и уж если не удается выведать точно, что и как, то присылать все разом. Весь состав по всем «адресам» — сам, мол, разберусь на досуге.

В Москве его затею с радостью подхватил Степан. Одного не хватало — курьера, который стал бы посредником между поездом «Омск — Москва» и их засекреченной фирмой.

Как же подвел их Василий!..

Сначала, еще до того как поставили «на поток» эти горошины, не верилось, что получится. Первых смельчаков набрали среди обреченных — выписанных из онкологии умирать. Долго не решались поверить, шутка ли: врач звонит через месяц узнать, как дела, в смысле, когда пациент умер, а пациент бодро говорит: дела хорошо, собираюсь жениться.

Через год их тайная фирма обрела такую известность, что составлять схемы уже не успевали, возникала очередь по предварительной записи. Ускорять процесс боялись — помнили о Наталье. Да и отбирали пациентов тщательно: каждому свой состав, одной ошибки хватит, чтобы все дело сгубить. И вот дошла их слава до людей определенного круга. Таких, кому отказывать не принято. Как назло состав предстоял редкий — в високосном году родился клиент, в последний, двадцать девятый день февраля, да и возраст у него степенный. По таким-то условиям и составили, в числе прочих, снадобье, которое не донес до них Василий. Сгоряча сорвалась тогда у Бориса угроза: «Покойник ты, Василий, теперь. И смерть твоя будет страшной».

Принял, дурачок, эту смерть по воле своей, видно…

Люся Григорович десятый год жила в Лондоне. Она не любила Великобританию, но еще больше не любила Россию. Бывая в Москве, всегда звонила Елене.

Люся считала, что с Еленой у нее почти мистическая связь.

— Ты только вдумайся в эти совпадения: твой Дима и мой Валентин мало того что ровесники, они родились в один и тот же день. И дело не только в наши детях, внуки — твой Ванечка и наша Сашенька — тоже практически ровесники, не удивлюсь, если они когда-нибудь поженятся. Мы с тобой общаемся по схеме: я гуляю — ты навстречу.

Лена угрюмо слушала, иногда слабо поддакивала. Рядом с Люсей было неуютно. Люся была членом Союза писателей и когда-то в юности считалась неплохим поэтом. Писательскую организацию в те времена покорила Люсина восторженность, необычные словосочетания, ее вездесущность и неутомимость.

«К пенсионным годам пора меняться, — думала Лена, давно разгадав лукавство этих приятельских отношений. — И почему, когда ищут дурака, всегда приходят ко мне?» — этот вопрос Лена задала себе по привычке.

Приезды Люси Анатолий называл «наездами» — такими бесцеремонными и настырными были посягательства Люси на их семейный уклад.

— Куда сегодня нас хотят пристроить? — Анатолий знал, что разговор с Люсей сведется к тому, чтобы вытащить их с Еленой из теплого домашнего уюта в какое-нибудь творческое сборище для того, чтобы их семья влилась в массу зрителей-почитателей, предварительно, за лошадиную цену, приобретя входной билет, затем купила желательно несколько экземпляров ее новотворческой продукции и после выступления поэтессы долго-долго восхищалась ее талантом.

В этот раз звонок Люси был особенно некстати. Анатолий стоял у плиты и обреченно ждал, когда же закипит молоко. Звонок Люси выдернул Лену из кухни, и она сбросила на Анатолия всю процедуру приготовления ужина. Картофель еще не сварился, молоко для пюре не закипало, у рыбы поджарился один бок, и ее следовало перевернуть. Анатолий вспомнил, как в прошлый раз, переворачивая котлету, он разломил ее на две части, пытался склеить, потом решил оставить как есть, заявив: «Тебе котлета, а мне фрикадельки».