Хроники Птеродактиля

— Захотят — найдут. Я уже и регистрацию оформила. Так что считай меня подмосквичкой.

— Кем, кем?

— Подмосквичкой. Ну, не из Москвы, а из Подмосковья.

Четыре березы одинаковой высоты окружали могилу с четырех сторон света. Они исправно сторожили покой Николая, давая прохладу в жаркие дни и укрывая от ветра в осенние. Жаркие дни бывали в середине июля, когда память вела на кладбище в день рождения Николая близких ему людей. Осенние дни тоже вспоминались, потому что именно осенью простился Николай с этой жизнью.

Облокотившись на ограду, Варвара осмотрела крест, на который они с Татьяной повесили купленный у входа веночек, и удовлетворенно перевела взгляд на соседний участок. Там было тесно — покоились двое, и, судя по надписям, муж и жена. Муж пережил жену всего на год. «Да, не живут мужики без надзора. Набалованная порода. А жены торопиться не любят. Возьми Любу, — за гостями да за картами ей не то что печалиться, вспомнить о муже иной раз некогда», — Варвара устыдилась своих мыслей, вспомнив, что сама не знает, как бы себя вела, стань вдовой после полувекового брака.

— Не мне судить, — произнесла она вслух.

— О чем ты, мама? — Татьяна выложила на скамейку бутерброды, разлила в пластиковые стаканчики стограммовый шкалик. — Так помянем, что ли?

Березы качнули ветками, и редкое в этом году солнышко высветило незамысловатую трапезу за помин души.

Позже, подъезжая на электричке к вокзалу, Татьяна через вагонное окно заметила двух мужчин. Уже на платформе, проходя мимо, она ненароком обернулась, и — словно острый коготок процарапал что-то внутри.

Ох, Татьяна, Татьяна. Оторвись от своей ненаглядной персоны и посмотри вокруг. Что повело тебя к моему погосту? Нет, не зов души. Это Варвара. И если мать твоя уже сподобилась на что-то толковое, то и ты, надо думать, сподобишься. А на внука своего посмотри пристальнее. Вдруг узнаешь, или сердцем почуешь. А я помогу. Уже помогаю.

— Посмотри на тех двоих, мама. Ничего не чувствуешь? — Татьяна тормошила мать и пыталась удержать ее от быстрого шага. — Погоди, дай вспомнить, откудая знаю это лицо. Защемило что-то внутри, не к добру.

В полуха слушая дочь, Варвара поправила шарф, обвела глазами платформу и, не увидев ничего примечательного, ускорила шаг.

Татьяна замкнулась, вороша скрытые глубины памяти, о которых не знала мать. В этих глубинах сначала едва наметилось, а затем и совсем прояснилось то кувалдистое лицо, черты которого всплыли в памяти из далекого прошлого. Они прошли еще шагов двадцать, когда Татьяна вдруг развернулась и, не обращая внимания на встречный поток, почти побежала к тем двум мужчинам.

— Простите и не удивляйтесь, но… как вас зовут? Просто Степан, а отчество?

Борис, еще не оправившись от заявления приятеля о родстве со старухой, весь обмяк, готовясь к следующему сюрпризу. «Уже не удивлюсь. Не удивлюсь ничему. Пусть будет что будет», — и, свернув остаток здравого смысла в рулон, направился к стоящей вдалеке «Пиковой даме». Именно так он окрестил Варвару, разглядев наконец ее надменно-прекрасный профиль.

— Вам помочь? — Борис потянулся к сумке и почувствовал легкий водочный запах. «Погуляли бабушки… вот и хорошо», — Борис будто раздвоился. Одной своей частью он следил за Степаном, другая изо всех сил старалась удержать старуху. Не просто удержать, а приручить. Ласково и надолго. Взяв сумку, Борис ощутил уверенность (без сумки не исчезнет), замахал Степану рукой — мол, сюда идите, мы вас ждем.

Степан смотрел на Татьяну с нескрываемым удивлением. Имя отца повергло женщину в непонятное волнение. Она вдруг пристально то с одного бока, то с другого, стала разглядывать Степана: прищуривалась, примеривалась и все время покачивала головой. Затем взяла его под руку и буднично произнесла:

— Нас зовут, пошли.

Варвара дождалась дочь, кивнула Степану и хитро добавила:

— Мы старые, денег нет, значит — поговорить?

— Поговорить, конечно поговорить, — Борис, подыгрывая старухе, по-гусарски добавил: — У вас или у нас? Хорошо, хорошо, в следующий раз. Но… телефончиками обменяемся? Опять в следующий раз? Вы не правы, сударыня, два раза таких случайных встреч не бывает.

Понимая, что излишняя настойчивость все испортит, Борис остановился и с тоской проводил взглядом удаляющиеся силуэты. Когда старухи почти скрылись, он одним кивком приказал Степану проследить. Быстрыми шагами, держась на безопасном расстоянии, Степан, смутно догадываясь о причине, двинулся за своей родней.

Глава 11. Сам собой включился торшер

И снова играли в карты. Кон на сей раз был по рублю, навар по пятьдесят копеек. Примитивная простота этой игры увлекала, завораживала и подчиняла. Сдавалось по четыре карты. Играл тот, кто планировал забрать не менее двух взяток. Те же, у кого на руках оказывалась хотя бы одна взятка — вистовали. Ненужные карты можно было сбросить и заменить другими, из колоды. Если играющий брал больше взяток, кто-то проигрывал и повторял денежный кон, давая другим возможность сыграть бесплатно. Если же играющий не добирал две взятки, ставил штрафной кон, двойной. Это было очень приятно остальным. Играющему сочувствовали и одновременно потирали руки, предвкушая новую «резвость» кого-нибудь из играющих и новую возможность снять повторно удвоившийся кон.

Не зря Виктор называл сестру цыганкой. Ей везло до неприличия часто. Но сегодня у Любы игра не заладилась.

— Еще раз поставлю, и пенсии нет, — с вызовом произнесла Люба, меняя карты: — Играю. Кто со мной?

Нина задумчиво посмотрела на Виктора, сбросила три карты и сказала «вист».

Виктор обречено вздохнул, рассматривая свои явные две взятки, нехотя буркнул:

— И я «вист».

Лена и Анатолий дружно произнесли «пас». Выложив карты, Виктор и Нина радостно сгребли выигрыш, деловито пересчитав каждый свою долю. Люба полезла в сумку за заначкой:

— Нисколько не жалко. Все равно верну, это я так, вас потешить. А теперь держитесь.

Перемешав карты, Анатолий начал сдавать.

— На своих, — твердо произнесла Люба.

Все дружно сказали «пас» и бросили карты. Когда Люба открыла свои, все даже не удивились четкой козырной последовательности: туз, король, дама, валет. Игра снова вошла в привычное русло. Когда выигрыш Любы перевалил за сотню, сам собой включился торшер.

— И часто это с ним? — Виктор ехидно смотрел на сестру, ожидая поддержки остальных. Первой не выдержала Нина:

— Не хочу, впадать в мракобесие, но и молчать не буду: помнишь, Люба, ты на прошлой неделе похвалила мою рассаду? Так вот, к утру вся рассада поникла, а вчера мне пришлось ее выбросить. А год назад? Я про пальто: носила, носила — и дернуло же тебя сказать, что это пальто на мне, как на Шифер! Вечером того же дня (и откуда этот гвоздь взялся?) весь рукав — в клочья. И так всегда, черные твои глаза…

Люба скептически поджала губы, но чувствовалось, что эти обвинения ей не только не противны, а наоборот — приятны. Собрав выигрыш, она пожала плечами и скомандовала Лене: