Хроники вечной жизни. Иезуит

И он решительно приступил к исполнению своей мечты. Рьяно взялся за учебу и вскоре достиг больших успехов: отлично держался в седле, фехтовал, научился не только читать и писать, но и сочинять музыку, стихи. Часами корпя над книгами, он очень скоро стал разбираться в богословии и даже попытался вникнуть в экономические дела графства.

Джованни же, напротив, ленился и к образованию относился без интереса. Не раз отец, глядя на сыновей, качал головой и мысленно вздыхал: «Как жаль, что первым родился именно Сиро».

До пятнадцати лет Андреа пребывал в уверенности, что благодаря своим успехам сможет стать графом да Корреджо. Но потом отец умер, и Джованни Сиро тут же отправился к императору оформлять наследство. Выяснилось, что он был рожден еще до венчания родителей, и лишь потом синьор Камилло признал отцовство специальным нотариальным заверением. Эта формальность чуть было не помешала ему принять титул, но в конце концов все разрешилось, и в 1611 году Джованни добился своего.

Смертельно разочарованный Андреа подался в иезуитский новициат, где проявил себя с самой лучшей стороны. Педагоги не могли нарадоваться на талантливого аристократа. С блестящими рекомендациями он поступил в Папский Григорианский университет.

Привычка быть первым стала чертой характера: Андреа был лучшим во всех дисциплинах и не терпел, когда кто-то превосходил его умом или успехами. И потому, когда только что пришедший студент Надьо вступил с ним в спор и победил, Кальво не на шутку разозлился.

Соседом Стефанио по комнате оказался невысокий, щуплый молодой человек по имени Роберто Бантини. Лицом он был довольно приятен, но из-за плохого зрения носил крепившиеся на переносице очки с вогнутыми стеклами, которые в сочетании с чуть крючковатым носом делали его похожим на филина. Благодаря добродушному нраву, плохо сочетающемуся с внешностью, он быстро приобрел расположение Стефанио. Сам же Роберто с первого дня искренне восхищался новым соседом.

Кроме Бантини, Стефанио особенно подружился с Джованни Питти, невысоким худым пареньком с взлохмаченными волосами и вечно хлюпающим носом, и со светловолосым красавцем Маркантонио Франкотти, выходцем из старинного дворянского рода, ставшим иезуитом по настоянию отца.

В Римской коллегии они изучали теологию, философию и семь свободных искусств. Немалое место в программе отводилось изучению работ видных мыслителей-иезуитов. Отец Бернардо Вилларди имел привычку начинать новую тему с диспута, сначала задавая по ней вопросы, и лишь затем освещая ее. Именно такие занятия зачастую становились полем битвы между Стефанио и Андреа.

— Грешно ли слуге, вынужденному для снискания пропитания служить развратному господину и оказывать ему содействие в самых низких поступках?

— Да, — отвечал Андреа. — Ведь устраивая такого рода хозяйские дела, он сам совершает дурное дело.

— Нет, — говорил Стефанио. — Если слуга откажется, он будет изгнан и может умереть с голоду, то есть потеряет данную Господом жизнь.

— Верно, синьор Надьо, — кивал учитель.

Отец Бернардо испытывал студентов на каждом занятии.

— Совершает ли грех сын, убивающий отца ради наследства?

— Нет, ведь он желает не отцу дурного, а себе доброго, значит, поступок совершен из благих побуждений.

— Понятно. А вы что скажете, брат Стефанио?

— Мне кажется, что убить отца — грех при любом посыле.

— Вот и нет. В данном случае прав синьор Кальво. А теперь ответьте, есть ли случаи, когда позволительно говорить двусмысленно или обманывать?

— Да, если от этого зависит твоя жизнь, — вскочил Андреа.

— Да, и не только ради спасения. Думаю, в любом случае, когда есть уважительное основание скрывать истину.

— Синьор Надьо ответил верно.

И так продолжалось бесконечно.

— Грешно ли воровать нищему?

— Нет, коли не имеется других средств спастись от нужды.

— Нет, ведь по естественному праву все принадлежит всем.

— Молодцы, оба ответа верны. А могу ли я давать клятву с заднею мыслью и скрытым смыслом? Опять никто не хочет ответить, кроме братьев Стефанио и Андреа? Что ж, тогда прошу, синьор Кальво.

— Думаю, да, если нет возможности опровергнуть ваши слова.

— А вы что скажете, синьор Надьо?

— Вы можете дать такую клятву, но она должна быть так выражена, чтобы в случае иного оборота дела можно было б истолковать ее иначе и не поставить себя в затруднение.

— Это ответ человека, тонко понимающего нашу мораль.

Стефанио все чаще оказывался победителем в этих маленьких битвах. Он размышлял, слушал, усмехался и… учился. Отец Поль, тонкий знаток человеческих душ, оказался прав: иезуитская мораль на удивление подходила характеру Стефанио. Семена ложились на самую благодатную почву, и постепенно хитрость, с которой Франсуа де Романьяк когда-то интриговал при французском дворе, возвращалась — природные качества брали свое.

Отец Бернардо, ставший духовным наставником Стефанио, всячески поддерживал в подопечном приверженность иезуитской морали. Он был согласен со своим венским коллегой: ему достался на редкость способный ученик. Главное, сохранять в нем веру в догматы, не позволяя усомниться в их правильности.

Естественно, юному Андреа было тяжело тягаться с искушенным в дворцовых интригах Стефанио. Все чаще Кальво задумывался о мести.

Месяц проходил за месяцем, и Стефанио все больше приобщался к работе в ордене. Он начал служить в церкви и уже мог произносить короткие проповеди, которые сам же и готовил. Поначалу отец Бернардо помогал ему, но вскоре убедился, что подопечный и сам прекрасно справляется.

Немало времени проводил Стефанио в больницах и богадельнях. Одной из его любимых постоялиц была Элма, прежде разбитная, веселая девица, зарабатывавшая на кусок хлеба торговлей собственным телом. Жизнь обошлась с ней сурово, и сейчас сорокалетняя Элма выглядела старухой, а бледное лицо и впалые морщинистые щеки красноречиво свидетельствовали о былых излишествах. Ходила она с трудом, но по-прежнему не унывала. Стефанио нравился ее веселый нрав, насмешливое отношение ко всему на свете, и он заходил к ней при каждой возможности.

— Ого, привет, красавчик, — приветствовала его Элма. — Чем сегодня порадуешь?

— А что бы ты хотела, дорогая? — улыбался Стефанио и легонько сжимал ее шершавую руку.

Она в ответ смеялась:

— Чего бы я хотела, для того уже стара. Да и тебе, дружочек, не по сану. А когда-то я…

И Элма принималась рассказывать очередную скабрезную историю.

Римская коллегия не отличалась строгой дисциплиной, и, несмотря на физические упражнения, работу в церквях, больницах и богадельнях, у студентов оставалось время на развлечения. Членам ордена дозволялось не носить сутану, и нередко, поменяв ее на светскую одежду, Стефанио с друзьями гуляли по Риму, заходили в харчевни пропустить кружечку-другую вина и даже ночевали с девицами на постоялых дворах.