Хроники ветров. Книга 2. Книга цены

За вопросом моментально последовал тычок в спину:

– Отвечать, когда Его Святейшество спрашивают! – кроме ретивости страж отличался и горластостью. Перерезать бы ему глотку, чтоб заткнулся… и Святейшеству тоже. С другой стороны не отвечать и вправду не вежливо.

– Ничего.

– Неужели? Сейчас ты скажешь, что не имеешь ни малейшего понятия, зачем ты им понадобился.

– Ваша правда, не имею.

– Ложь. – Святой Князь был спокоен и даже весел, точно предчувствовал некое донельзя забавное развлечение, и снова Вальрик догадывался, какое именно, хотя лично его догадка совершенно не радовала.

– Ты снова лжешь и упорствуешь в обмане. Подумай хорошо, я предлагаю вариант, одинаково устраивающий обоих. Ты рассказываешь мне то, что желают знать нелюди, я же гарантирую долгую и спокойную жизнь.

– Спокойнее, чем здесь? – Вальрик уже решил, что не согласится, но продолжал тянуть время, очень уж не хотелось приступать к следующему этапу.

А перстень все-таки красивый. Небо в золоте. Вот бы настоящее увидеть, можно даже и без золота.

– Намного. Ты ведь разумный человек, ты понимаешь, что в данный момент времени находишься в моей власти, и я могу сделать с тобой абсолютно все, что пожелаю. Поэтому…

– Нет.

– Нет? – Переспросил Его Святейшество. Вздохнул, вытащил откуда-то из складки одеяния четки и принялся перебирать. Золотистые – в цвет вышивки – камешки с еле слышным стуком касались друг друга, словно желали сбежать из цепких пальцев.

Вальрик бы тоже сбежал, только как камушки эти на веревке висит, и деваться некуда.

– Значит, ты отказываешься? – уточнил Святой князь. – Что ж, это исключительно твой выбор. Вице-диктатор прибывает завтра, его просьбе отказать мы не можем… пока не можем, равно как и убить тебя – это приведет к ненужному конфликту, который в данный момент времени совершенно нам не выгоден. С другой стороны, я надеюсь, ты понимаешь, что мы не имеем права отдать тебя, не выяснив причин этого странного интереса к особе столь явно бесполезной. Поскольку добровольно разговаривать ты не желаешь, хотя видит Бог, не понимаю причин твоего упорства, то мы вынуждены будем применить… альтернативные методы беседы.

– Пытки, что ли?

– Сыворотка правды на тебя не действует, поэтому… – Святой князь поднялся. – А старые методы пока еще никого не подводили.

Вот и сбылась мечта идиота – Вальрик не сумел сдержать улыбки – еще недавно он думал о том, что боль стала бы замечательным средством от тоски и вот пожалуйста.

Скоро стало совсем не до улыбок.

Боли было много, чудовищно много, Вальрик и не представлял, что ее бывает столько. Кажется, он кричал, кажется, обещал рассказать все, что знает, но стоило боли отступить и… и верх брала ненависть. К себе – за проявленную слабость; к палачу – деловито-равнодушному и целиком сосредоточенному на работе, но больше всего к Его Святейшеству. Золоченый стул, белые одежды, высокая тиара, сложенные на груди руки и внимательный, колючий взгляд. О, со стороны казалось, что Святой Князь даже скорбит об упрямстве узника, которое обрекает того на ненужные мучения, но Вальрика внешностью не обмануть. Он видел, он все видел – запах лимона и жженого сахара, коньяк и корица – удовольствие, постыдное, тщательно скрываемое от посторонних глаз и оттого втройне острое. Именно запах и вызываемые им образы мешали рассказать. Только не этому человеку, только не сейчас…

– Опять передумал, – сокрушается Его Святейшество, и аромат запретной радости становится острее, приобретая резкие ноты перца и крови… хотя кровь, наверное, не из этой гаммы, кровь сама по себе, здесь ее много, Вальрик раньше и не думал, что в нем может быть столько крови. – Сильны демоны души твоей. Атмир, продолжай, только не убей ненароком.

Атмир почтительно кланяется и начинает снова…

Больно… как же больно… еще немного, и он не выдержит, уже не выдерживает… боль распускается огненным цветком, обнимает тело, тянется к сознанию и… гасит. Больше Вальрик ничего не чувствует. Совсем ничего, это пугает, хотя лучше уж так, чем с болью.

– Почему он замолчал?

Атмир разводит руками. Атмир удивлен. Атмир пытается исправиться, но… смешно, когда не чувствуешь боли, вот только мышцы занемели и улыбаться не получается.

– Господи, – Святой князь осеняет себя крестом – как же он медленно движется, будто вот-вот застынет. – Он что, смеется? Атмир, посмотри, он же смеется! Только не говори, будто он сошел с ума. Ты, – вопрос был обращен к Вальрику. – Ты знаешь, кто я?

– Да, – слова кровяными шариками вспухали на губах. – Ты Святой князь, вернее, все вокруг считают тебя святым, а на самом деле ты садист и скотина… совсем как Серж. Святой Серж… Боже… – Сознание плавало в удивительном мире, где не существовало боли, и Вальрик готов был говорить… теперь он может сказать все, что пожелает. Все равно бояться нечего, наверное, он скоро умрет, а все вокруг – бред. Донельзя забавный бред. И Вальрик рассмеялся, как-то некрасиво – красные брызги полетели в стороны – но ему ли о красоте думать?

– Это Серж предал… это он пустил их в замок, поэтому и выжил… и врал… всем врал, а вы поверили.

– Замолчи!

– Почему? Кто ты такой, чтобы приказывать мне, князю? – Жаль, стальная цепь держит крепко, а то напоследок Вальрик с превеликим удовольствием заехал бы в лощеную физиономию Его Святейшества, просто, чтобы посмотреть, насколько святость в реальной жизни помогает.

– Сумасшедший! Атмир, ты же видишь, что он безумен? Эти слова – явный признак больного разума…

– Похоже на то, – пробурчал Атмир. – Бывает, что они от боли головою повреждаются, хотя надо бы, конечно, проверить… некоторые нарочно притворяются, чтобы, значит, отстали.

– Ну так проверяй!

Атмир вздохнул, вытер пот со лба и руки о грязную тряпку, пошевелил кочергою угли на жаровне и, выбрав из разложенных инструментов длинную тонкую иглу, раскалившуюся до белизны, вогнал ее в ладонь. Зашипело, завоняло паленой шкурой, но как-то слабо, приглушенно, точно сквозь туман.

А боли не было!

– Хорошо смотри! – Князь приложил к носу кружевной платок. – Чтоб без обману!

На проверку ушел почти час – теперь Вальрик чувствовал время – в одной минуте вмещается ровно восемьдесят три удара сердца, раньше оно было глупым, то скакало, точно сумасшедшее, то, наоборот, замирало. А теперь ничего, ровненько так стучит, правильно.

– Видать и вправду… – наконец, вынес решение Атмир. – Ничего не будет, Ваше Святейшество, видал я таких, на кусочки режешь, а они лыбяться да шутки шутют. А жалко, молодой еще…

– Пусть смилостивится Господь над мятежной душой его. – Отозвался Святой князь, выглядел он не слишком огорченным. – Конечно, весьма печально, что мы так ничего и не добились, с другой – его безумие в некоторой степени гарантирует, что и остальные ничего не получат. И еще, Атмир, приведите его в порядок… мне не хотелось бы, чтобы внешний вид этого… отступника расстроил нашего гостя.

На этих словах сознание Вальрика все-таки отключилось, очнулся он уже в камере, боли по-прежнему не было, хотя повязки на теле свидетельствовали о том, что пыточная не приснилась.

На столе стоял кувшин с вином и вполне приличный ужин. Кем бы ни был этот гость, но Вальрик уже ему симпатизировал, все-таки голод лучше утолять мясом, чем плохо пропеченным серым хлебом.

Хотя почему-то мясо и вино были одинаково безвкусны…

Обидно. Но зато и боли нет.

Рубеус

Камера была длиной в пять шагов и шириной в три, точнее в два с половиной, потому что на полноценный третий шаг не хватало пространства. Зато если по диагонали, то получалось почти шесть. Рубеус измерил камеру вдоль, поперек и даже попытался дотянуться до потолка, правда не вышло, но… но заняться все равно нечем.

Безделье убивало. Безделье и холод. И мысли. Всего их было три. Первая – он, Рубеус, идиот. Вторая – он попался. Третья – касалась Коннован и жила отдельно от первых двух. Порой порядок мыслей изменялся, но содержание никогда.