Хроники ветров. Книга 2. Книга цены

– То есть, ты будешь знать все, о чем я думаю, что делаю или собираюсь делать?

– Примерно. Насчет мыслей особо не беспокойся, полагаю, ничего нового для себя я не увижу. С намерениями и поступками сложнее, для начала придется согласовывать со мной, позже… будет видно. Если избавишься от прибора, я буду считать, что договор расторгнут и вызов брошен.

– А если я просто откажусь?

– Твое право, – Карл пожал плечами. – Но в этом случае я буду вынужден убить тебя. Вопрос безопасности. Не спеши отвечать, подумай хорошенько, а я пока пойду… погуляю. Как-никак официальный визит.

Официальный визит… подумать только: вампир с официальным визитом прибывает в Ватикан. Мир не просто изменился – мир сошел с ума. Или не мир, а один-единственный человек? И даже не человек, что, впрочем, ничего не меняет. У Рубеуса уже возникала мысль, что все произошедшее – лишь плод больного воображения, а на самом деле… на самом деле вариантов было много, но все они разбивались о реальность серых, влажноватых стен камеры.

Перстень на столе вызывающе поблескивал серебром, хотя скорее всего это не серебро и даже не металл. А черный камень в центре вообще ни на что не похож, мутноватый, непрозрачный, неприятный.

Предложение… принять или нет? Гордость требовала отказаться и немедленно – лучше смерть, чем подобное подконтрольное существование, а разум не соглашался. Разум говорил, что другого подобного шанса не будет, что до определенного момента Карлу можно доверять, что, согласившись, Рубеус в конечном итоге выиграет не только жизнь, но и возможность повторного боя, а смерть всегда конечна.

Еще было обидно умирать, зная, что Карл останется жить.

Итак, да или нет?

Наглая серая крыса, вскарабкавшись на стол, села возле перстня, глаза бусинки с явной насмешкой смотрели на Рубеуса, усы нервно подрагивали, а сложенные на груди розовые лапки омерзительно походили на человеческие руки.

– Ну и что посоветуешь? Соглашаться или нет? Хуже ведь, все равно, не будет, правда?

Рубеусу вдруг показалось, что черный камень на мгновенье изменил окраску, а крыса, истерично взвизгнув, серым меховым шаром скатилась вниз.

Что ж, тоже своего рода совет.

Фома

Мир изменился.

Раньше мир состоял из запахов, мыслей и разноцветных образов, которые ускользали прежде, чем успевали оформиться во что-то конкретное. Некоторые были понятны и смутно знакомы, но большинство – нет. Иногда сознание начинало возмущаться, и тогда приходила боль. Или наслаждение, медово-желтое, тягучее, с легким привкусом печали об исчезнувшей в никуда структуре мира. Почему-то эти два факта были связаны, что вызывало смутное беспокойство, но затем из ниоткуда появлялась новая структура, чистая и дружелюбная, и беспокойство улетучивалось.

Сегодня все было иначе. Мир исчезал, сразу и целиком, вместе с запахами, мыслями и похожими на мелких суетливых рыбешек образами.

Рыбешки – это уменьшительно-ласкательная форма слова «рыба». Рыба – существо, обитающее в воде… много видов… съедобны… за исключением некоторых хищных представителей неопасны для человека.

Человек – это… он?

Он – человек. Факт вызвал смятение и вопрос: быть человеком хорошо или плохо? Возникновение вопроса противоречило правилам мира, но мир исчез…

Больно. Почему так больно? В голове горячо, мысли-рыбки размножаются, барахтаются, кусают друг друга… они хищные… а хищные рыбы опасны для человека.

Он – человек.

У него есть имя. Наверное, есть. Его зовут…

– Фома? Очнулся? Я знаю, что ты очнулся. Вы видели? Видели, он пошевелился? – Голос вспугнул вопросы, и сознание свернулось благодарным клубком.

– Это еще ничего не значит, камрад Ильяс. Движения подобного рода могут являться непроизвольной реакцией организма на условия внешней среды. Следует набраться терпения, камрад Ильяс.

Ильяс… знакомые имя, ассоциируется с костром, замком, дождем и бегом куда-то… или от кого-то…

Непонятно. В его прошлом мире не было костров и замков, равно как и необходимости куда-то от кого-то бежать.

– Фома, ты же очнулся, открой глаза, пожалуйста.

– Камрад Ильяс, – второй голос был строг, и это пугало. – Человеческий мозг является крайне сложной структурой, чутко реагирующей на малейший стресс. И длительное подключение к структуре матки не могло не сказаться на нем, в принципе, случай довольно уникальный, Великая Мать никогда не расстается с Избранными, но…мы стараемся, и если шанс есть, то мы его используем, будьте уверены.

Его зовут Фома. Имя вызывает смутное ощущение счастья и опасности… куски льда, скользкие и холодные, режут руки.

Резать – значит причинять боль. Боль красного цвета. И кровь тоже красная.

– В целом все не так и плохо, сердцебиение и дыхание ровное, основные проблемы с энергетикой – уровень критический – и энцефалограммой, видите, то скачет, как сумасшедшая, то наоборот, полная тишина, будто в голове ни одной мысли не осталось. Интересный эксперимент.

– Он не эксперимент, он – человек.

– Камрад Ильяс, – в голосе звучало недовольство и недоверие, это где-то рядом с опасностью, а Фома умеет чувствовать опасность. Голос ему не нравился.

– Камрад Ильяс, ваше присутствие, вне всяких сомнений, оказывает благотворное влияние на больного, но ваша несдержанность заставляет усомниться в том, что вы и в самом деле верны Империи.

Империя… опасное слово, мутно-розовое, дрожащее желе в серебристой рамке.

Что такое желе? Что такое серебро? Почему так больно думать об Империи?

– Простите, доктор, просто этот человек мне дорог.

– Конечно, – голос смягчился. – Личные связи весьма важны для нормального функционирования социальных структур, однако, не следует забывать, что благо Империи превыше любых связей. Что ж, полагаю, вы в полной мере осознаете свою ответственность перед Великой Матерью и нашей страной.

Великая мать… грязный коричневый ком плоти… трещины на шкуре… люди-голоса… перекошенное страданием лицо человека, который вот-вот умрет… Фома знает этого человека, равно как знает его судьбу. Единственное, чего он не знает – когда это случиться.

Или уже случилось?

Время. Слово темно-синее, опасное и ассоциируется с водой. В прошлом мире времени не было, а здесь?

– Я вынужден уйти. Вы остаетесь, камрад?

– Да.

Шаги, скрип, хлопок – странные звуки чужого мира, мира, в котором Фома чувствовал себя неуютно.

– Ты ведь не спишь, ты ведь все слышишь и все понимаешь. Ты просто не хочешь говорить со мной, потому что считаешь предателем. Хотя это не правильно, я никого не предавал, я исполнял свой долг… Бога ради, Фома…