Хроники ветров. Книга 3. Книга Суда

Докурив, мастер Фельче вымыл руки и приказал:

– Давай, ложись, и не дергайся. – Бинты он разматывал быстро, профессионально. – Замечательно, заживает, как на собаке… а над тем, что я тут сказал, подумай… хорошо подумай, хотя у вашего брата с мыслительным процессом обычно туго. Порой имени своего запомнить не в состоянии… или Валко и Вальрик – это одно и то же? Лежи, сказал. Нервный ты больно. В конце концов, имя – всего лишь набор звуков, гораздо интереснее то, что за этим именем стоит…

Коннован

– Глянь, Варк, чегой это? А никак труп.

– Оставь его, Кош, отмучался свое бедолага…

Голоса будят меня. Зачем? Там, где я только что была, нет ни боли, ни холода, ни жажды. Хочу сказать им, чтобы убрались, но губы смерзлись. И веки смерзлись, глаза не открыть.

– Да нет, ты глянь, это ж нелюдь… из энтих, ну которые вампиры.

– Тем более не трогай, нечего, еще скажут, что это мы его, – тот, кто говорит это, рассудителен, он стоит далеко, зато второй любопытен, он здесь, рядом, чувствую не столько запах, сколько живительное тепло.

– Да не, замерз видать, вона одет не по времени, в таком тряпье околеть – на раз-два, – горячие руки переворачивают меня на спину, больно и в то же время… кровь, вот она, совсем рядом, дотянуться и… жить. Я ведь хочу жить, очень хочу.

– Ох и досталось же ему, ты на рожу-то глянь, кто ж его так?

– А тебе дело, Кош? Отойди, говорю, пока чего не вышло.

Не отходи. Пожалуйста, мне очень нужно жить, а значит… губы смерзлись, и не только губы, все тело – сплошной кусок льда. Но я смогу… я должна… я жить хочу.

Те же руки силой раскрывают рот, толстые горячие пальцы поднимают верхнюю губу.

– Ух ты, ну и клычищи!

– Вот как тяпнет, будешь знать.

– Да ну тебя, – Кош засмеялся, хотя как-то неуверенно, – он же дохлый, во, глянь.

Сапог впечатывается в ребра, хорошо, что сил на стон не хватает. А пальцы уже лезут в рот, трогают клыки…

– Ты чего делать собираешься? – тот второй человек раздражен.

– Клыки выдеру, ему-то уже все равно, а я талисман сделаю, или запродам. Знаешь, сколько такие зубы стоят? Ферму купить можно и не одну, черт, смерзся гад, пасть шире не растянешь… Варк, будь другом, подай молоток. Слушай, может еще и когти срезать? Чем не трофей?

– Яйца себе среж, – бурчит Варк. – Все одно ни к чему будут, когда кто-нибудь из этих твои трофеи обнаружит.

– Скучный ты, Варк, вечно всего боишься… а мы аккуратненько… лишь бы не сломать, а то за сломанный много не дадут.

Этот человек много болтает, а еще невольно делится своим теплом и кажется, я могу… немного… сжать челюсть… дикий визг, удар по лицу, еще удар, горячие капли крови глушат холод… мало, очень мало. Добыча вырывается, но у меня уже достаточно сил, чтобы удержать, ухватить удобнее.

Теперь крови много, глоток за глотком. Солоноватая…

– Г-господин… – человек стоит возле выхода из пещеры, вижу темный силуэт на фоне темного же неба, силуэт пятится к выходу.

– Г-господин, я н-не думал… я бы н-не позволил… – человек разворачивается и убегает. Догнать бы, но на некоторое время я утолила Жажду, тем более второй, которому понравились мои клыки, еще жив. Разодранные руки, разорванное горло, неаккуратно, много крови пролилось на одежду, но кое-что еще осталось. На сегодня мне хватит.

А завтра… завтра и подумаю.

От содранной с трупа шубы пахнет кровью, но мне уже все равно, проваливаюсь в сон, немного болезненный, но живой, согретый чужой кровью.

Я просыпаюсь от зова и долго не могу сообразить, где нахожусь. Камень, иней, трещины, смерзшаяся кровь и льдинки на грязной шерсти.

– Где, где, где… – вопрос стучит в висках. Господи, как же я ждала этого момента.

– Здесь… – нити, приняв ответ, радостно всколыхнулись.

– Жди.

Жду, я так давно жду, что еще несколько часов… или дней не играют роли. Поплотнее закутаться в полушубок, свернутся клубочком в мягкой утробе и с закрытыми глазами всматриваться в пронизанную яркими нитями темноту.

Искристо-золотой – радость. Оранжевый – беспокойство. Мне рады, за меня беспокоятся, и, черт побери, я почти дома.

Глава 3

Фома

Ярви появилась после захода солнца, честно говоря, Фома уже успел пожалеть о решении столь опрометчивом, более того, он надеялся, что девушка не придет, но… тихий робкий стук в дверь разрушил надежду.

Она была худой, с длинными спутанными волосами неопределенного цвета и разбитым в кровь лицом. Левый глаз почти заплыл, широкая ссадина рассекла правую скулу, а распухшие, лопнувшие губы казались непомерно большими для такого худого лица.

– Кажется, у кого-то был очень неудачный день, – отозвался Голос. – Ты бы хоть поздоровался.

– Добрый вечер, – Фома понятия не имел, что и как говорить дальше, присутствие Ярви его смущало. Она же, вздрогнув от звука его голоса, прижалась к стене. Боится? Она его боится?

– Проходи. Спать будешь вон там, – Фома указал на кровать, решив, что завтра же придумает что-нибудь со второй кроватью, а сегодня можно вообще не ложиться, ночь хорошая, самая подходящая для работы. Ярви по-прежнему жалась к стене.

– Есть хочешь? Хлеб, правда, не слишком свежий.

И снова молчание. Может, она немая?

– Скорее сильно испугана.

– И что делать?

– Ничего. Не обращай внимания, вернись к работе и вообще, представь, что ее здесь нет.

Последовать совету, данному Голосом, оказалось несложно. Ярви, забившись в самый темный угол комнаты, затаилась.

– Тебе не стоит бояться меня, – разговаривать, сидя спиной к собеседнику, было несколько непривычно. – Меня зовут Фома. А ты Ярви, правильно?

Ни звука, ни вздоха, ни шороха.

– Я здесь недавно, ничего и никого не знаю. И ничего толком не умею. Писать вот умею… ну и красить.

– Что красить? – голос тихий-тихий, но хоть какой-то отклик.

– А не важно, что. Одно время были пушки, потом повозки, потом опять пушки… здоровые такие, углов много, деталей мелких, а нужно быстро.

– Почему быстро?

– Норма. Если не успеешь, разводящий потом накажет.

– И наказывали?

– Довольно часто. Видишь ли, писать у меня получается намного лучше, чем красить, – Фома обернулся, медленно, стараясь не делать резких движений. – Честно говоря, не самые приятные воспоминания.