«ХроноРоза»

— Понял, — сказал Бык.

— И ещё просьба. Не лезьте в драку. Вы сейчас — мелкая рыбёшка. Я выручу вас из случайной стычки, но если вдруг кто-то объявит вызов на поединок… я буду не вправе вмешиваться.

Цейно неприятно улыбнулся. Ясно было, что эти слова Аладору обращал к Быку. Никто не замечал за Цейно драчливости. Бык угрюмо крякнул:

— Понятно.

— Верю, что понятно, — сказал Веньета. — Не подведи меня. И, Бык… Не ходи на Каменный рынок.

Траволатор остановился. По лестнице из торчащих передних клыков и маленьких рожек Аладору и его люди поднялись на причал. Причал втянул язык, шумно посопел и почмокал, глубоко вздохнул и выстрелил языком в другую сторону.

Неожиданно для себя Бык покачнулся. Несколько раз он перенёс вес с одной ноги на другую, приноравливаясь к твёрдой земле. Может, «ХроноРоза» и не была настоящим кораблём, но он привык к качке, будто взаправду. Калли улыбнулся и похлопал его по спине.

Капитан неторопливо осматривался. Намётанным взглядом он окинул морские корабли на рейде и летучие корабли, что мошкой вились над отрогами Рокадеро. Впереди пело и кричало разноцветье набережной. Выше по склону красовались раззолоченные дворцы с колоннадами и поднимались многоэтажные здания странных форм. Рядом стояли каменные донжоны с витражными окнами и узкие зеркальные башни немыслимой высоты: они уходили в небо, отражали небо и потому казались прозрачными… Бык засмотрелся.

— Ты не пойдёшь к Веретену? — спросила Листья у капитана.

— Я не пойду к Веретену только потому, что Простынка донёс слухи. Если Веретено хочет меня видеть — пусть пригласит.

Они уже шагали к воротам. Калли окликнул Быка, махнул рукой и заторопился за остальными. А Бык всё стоял и смотрел им вслед. В своей новой жизни он впервые сошёл с «ХроноРозы» — и увидел спутников будто впервые. Капитан Аладору был в роскошном кафтане, в ботфортах и треуголке с пером; наряженный, пожалуй, чересчур пышно, он ступал величественно, как король, и потому драгоценные одежды не казались нелепыми… Рядом с ним шла Листья, облачённая в белое и похожая на даму из Древних. Великолепный Хо Син пылал алым, как факел, и с этим алым светом открывалось, что Хо Син прост душой, беспечен и смертельно опасен. Чернокожий Йорири по-прежнему казался невесомым и оттого иллюзорным, как тень среди спутников. Илунна, невозмутимая и строгая, излучала холод. Рядом с ней держался нарочито изящный Цейно: рубашка с кружевами, пепельные кудри перехвачены кожаным очельем. Один Каллимах оделся как придётся и из-за этого выглядел необычно… Необычно? Бык перевёл взгляд на набережную, запруженную народом, и не сдержался — присвистнул. Это клыки Хо Сина когда-то его смущали? Жители и гости Тортуги украшались кто во что горазд. Бык видел рога, копыта, хвосты, чешую, кожу всех цветов радуги, перья и щупальца, множество глаз и рук. Драгоценные ожерелья, платки и пояса, кафтаны и мантии, и строгие костюмы поверх всего этого… Он знал, что у людей видимый облик чаще всего отражает их настроение и состояние души. Но здесь, он мог поклясться, большинство просто соперничало ради забавы: чей вид чуднее?

Аладору остановился.

Бык встрепенулся. У распахнутых узорных ворот, возле схода к набережной капитана ждал какой-то маленький человек. Бык едва видел его из-за спин. Он сорвался в быстрый шаг, сквозь подошвы чувствуя раскалённый камень причала. Скоро он нагнал спутников. Бык замер, чутко вслушиваясь, стараясь увидеть как можно больше и не привлечь внимания.

Человечек выглядел на редкость скромно для нахальной Тортуги. Он не был карликом, всего лишь пониже среднего роста. Его одежда казалась старой и обтрёпанной, на лице читалась усталость. Но капитан Аладору смотрел на него — и переменял облик. Не целиком; только вместо кафтана теперь на нём был странный, непривычный взгляду Быка доспех.

Бык изумился. Ему даже пришлось подавить смешок. Он бы сказал, что доспехи капитана — не броня, а шутовской наряд, они не защитят ни от меча, ни от стрелы, даже от умелого кулака не сберегут. Уж в этом-то он разбирался!.. В следующее мгновение Бык опомнился. Если бы кто-то вроде Веньеты Аладору всерьёз решил, что ему нужны доспехи… Шнуры этих доспехов были бы сплетены из разнонаправленных потоков времени, а из чего изготовили бы сам панцирь, Бык боялся даже предполагать.

Изменив внешность, капитан передал маленькому человеку какое-то сообщение. Бык должен был понять это сразу. Он почувствовал себя глупцом.

— Иган, — сказал Веньета. — Ожидал, но рад. Нет.

— Вьета! — откликнулся маленький человек. — Снова и снова.

Веньета досадливо помотал головой.

— Иган, наизусть. Зачем?

«Тот самый Иган, — понял Бык, — из Высокого Начальства. И язык Высокого Начальства».

Бык нахмурился. А ведь он ни разу не спросил, есть ли на Тортуге охрана… Он полагал, что непременно должна быть. Но до сих пор к ним не явился ни стражник, ни таможенник. И человек из Высокого Начальства пришёл на Тортугу как к себе домой… Бык озадаченно потёр лоб. Если этот Иган — один из главных начальников, то есть человек ещё более могущественный, чем капитан Аладору, то какая стража могла бы преградить ему путь?..

— Снова и снова, — повторил Иган.

Аладору вздохнул.

— Я не изменился, — произнёс он с расстановкой, демонстративно переходя на обыденную речь. — Я не могу бросить своих людей, а вам они не нужны.

Иган миролюбиво улыбнулся и тоже заговорил понятно:

— Ты даже не пытаешься торговаться.

— Эту ветку сюжета я тоже знаю наизусть. Я выторгую у вас Листью и Калли, и всё. А у меня кроме них ещё двадцать человек.

— Было девятнадцать, — заметил Иган.

— Было.

И тогда Иган на самом деле заговорил на языке Высокого Начальства.

В нём не было слов, но его легко понимали все. Бык дёрнулся: чутьё пробудилось против его воли. Иган не принуждал, он только смотрел и показывал, но от его взгляда невозможно было укрыться, как невозможно было отвернуться и не видеть. Бык ощутил себя прозрачным до самого донышка. Его продрал озноб. Иган замечал и понимал всё — даже того Быка, который остался в минувшей жизни, убитого, забытого и ставшего легендой, с его ненавистью к захватчикам, с восторгом перед Древними, с тайной любовью к княжне О-Филь… Ты хочешь дать им силу, сказал человек из Высокого Начальства, но это не в твоей власти, Веньета. Ты будешь бесконечно учить их и опекать, пока не отчаешься. Однажды твой маленький народ станет грузом, от которого ты не узнаешь избавления. Я не хочу — мы не хотим — видеть тебя в отчаянии. Ты один из нас. Приди, мы подарим все наши знания, мы покажем, что можно сделать. Приди, дай руку, раздели наш труд. Однажды ты — я — мы все — поймём, как дать силу другим. И отчаяния не станет, его не будет больше.

Бык пошатнулся. Ноги не держали его и он сел прямо на горячие камни. О его плечо тяжёло опёрся Каллимах. Бык моргнул, поднял глаза. Люди Тортуги по-прежнему сновали по набережной, в нескольких шагах от них. Никто ничего не замечал. Иган смотрел на Веньету, высоко задрав голову: макушкой он не дотягивался и до плеча Аладору. Иган улыбался, и улыбка казалась доверчивой и беспомощной. Бык сглотнул сухим горлом. Что-то… что-то в охватившем его благоговении было сродни тому восторгу и трепету, какие Бык испытывал некогда перед князьями и королями Древних.

Свет.

Свет, который был прежде мира. Клятва Создателя — сотворённым, священное упование: отчаяния не станет.

И тут Быку вспомнился страшный чёрно-красный корабль и другое, совсем другое обещание: перевести на стейки и сожрать непрожаренными. Мрачный капитан, облачённый в чёрную сталь, вроде как тоже был из Высокого Начальства.

Быку стало тоскливо. Мучительно захотелось, чтобы Аладору ответил. Чтобы возразил…

И Аладору ответил.

— Иган, — сказал он. — Помнишь Йорири? Недавно он прошёл до семьдесят девятого градуса и остался в порядке.

— Я рад… — начал Иган.

— А из моих шестнадцати учеников двое сегодня сходят на берег. Один из них приходится мне учеником всего девять недель.

— Прости, — сказал Иган, — но в таком случае, боюсь, это не твоя заслуга.

— Возможно, — сказал Аладору, — но я в любом случае не вижу причины отчаиваться.

Иган вздохнул и поднял руки, сдаваясь. Он по-прежнему улыбался.

— Я искренне желаю тебе успеха, — сказал он, — и тоже не отчаиваюсь.

Капитан Аладору снял шляпу и поклонился.