Хронос. Ледяной поход

Наконец генерал и Симановский вышли от начальника станции. Тоха перевёл дух. Рабочие нехотя расступаются. Добровольцы выходят на платформу. Толпа за ними. Люди окружили их плотным кольцом.

— Кровопийцы! Эксплуататоры! — доносится из толпы.

— Господа… — начал генерал Абрамов.

— Чё, забыл? — раздаётся выкрик. — Нет нынче господ!

Стоящий рядом с Тохой тот самый чернявый мужик со злобной ухмылкой потянулся к висящей на поясе программера гранате. Тоха оттолкнул руку, выхватил гранату и врезал мужику по голове, как колотушкой.

По толпе прошёл ропот.

— Что, понравилась? — рявкнул программер и, сжав рычаг, выдернул чеку. — На, бери!

Мужик, схватившись за разбитую голову, отшатнулся.

— Бери, не ссы! Она же ручная!

Мужик отпрянул. Толпа отодвинулась.

— А ну пошли все нах отсюда! На куски разнесу к бененой маме!

Послышался шум выпускаемых паров. На станцию вползает паровоз с пулемётной командой. Тупорылые стволы «максимов» хищно навелись на рабочих. Толпа бросилась наутёк.

— Ну вы даёте, подпоручик! — выдохнул генерал.

— Я просто, — перевёл дух Тоха, вставляя обратно чеку и вешая гранату на пояс, — здорово испугался, ваше превосходительство. А тут ещё этот дятел за моей «колотушкой» потянулся. Ну у меня планка и упала.

— Прошу прощения, — брови генерала взлетели вверх. — Планка? Упала?

Тоха смутился.

Симановский что-то шепнул на ухо Абрамову.

— А, понятно, — проговорил тот. — Объявляю вам благодарность, подпоручик.

Надо что-то отвечать. В армейке в таком случае говорили «Служу России!». А здесь как? Кажется… вспомнил! Поправил ремень винтовки на плече и, вытянувшись по стойке «смирно», громко ответил:

— Служу Отечеству!

Вдалеке что-то бумкнуло. Раздался свист. На путях напротив здания станции разорвался снаряд.

— Ё! — Тоха чуть присел.

В полукилометре показался… бронепоезд. За ним — эшелон.

— Быстро в поезд! — скомандовал генерал. — Отступаем!

Добровольцы бросились к пулемётной платформе.

— А-а-а, сука! — раздалось справа-сзади.

Тоха оглянулся. На него топором замахивается тот же чернявый мужик. Времени на раздумья, откуда он тут взялся, да ещё и с топором, нет. Программер крутнулся, прихватив руками пролетающую мимо руку с топором, и уложил мужика на снег мордой вниз. Винтовка соскочила с плеча и стукнулась о мёрзлую землю. Наступив на вооружённую топором руку, Тоха достал револьвер и выстрелил противнику в голову. Снег окрасился красным. Часть мозгов и крови попало на сапог.

Программер осклабился. Угрызения совести уже не мучают. Поднял винтовку и глянул в сторону приближающихся красногвардейцев. Бронепоезд окутало ещё двумя облачками белого дыма. Через секунду дважды бумкнуло. Два снаряда разорвались ближе к ним.

Тоха одним из последних вскочил на подножку платформу. Ему подали руку. Попаданец оглянулся. Из эшелона быстро спешиваются люди и открывают огонь. Орудия бронепоезда снова выстрелили. Снаряды разорвались справа и слева от отъезжающей платформы. Осколком убило молодого прапорщика Ивлева. Пулемётчик дал длинную очередь по большевикам. Несколько фигурок попадало.

— Трёхдюймовка лупит, — проговорил сидящий справа бородатый партизан в офицерской фуражке и гвардейской шинели без погон.

Около моста из домов рабочего посёлка и окрестных кустов их обстреляли. Пулемётчики открыли ответный огонь. Тоха выцелил перебегающую фигуру. Промазал. Уже в который раз пожалел об отсутствии «калаша».

Приближается песчаная насыпь. За ней спрятались около двух десятков человек. Плохо, что насыпь близко. Метров двадцать. Из-за насыпи полетели самодельные бомбы. Слава Богу, не долетели. Лишь одна ударилась о платформу и отскочила обратно. Загремели взрывы. Тоха вскочил, оставив винтовку на полу платформы, сорвал с пояса одну гранту. Вытащил чеку и, что было мочи, зашвырнул за насыпь. Следом вторую. Одна граната упала на кромку насыпи, а вторая заскочила за неё. Раздались два взрыва и вопли.

— Ага! Не нравится! — проорал Тоха.

Справа кто-то вскрикнул. Тоха оглянулся. Бородатый партизан, сказавший про трёхдюймовку, матерясь от боли, зажимает плечо. На сукне шинели расползается тёмно-багровое пятно.

* * *

20 января (2 февраля) 1918 г.

ст. Горная

После вылазки в Сулин прошло два дня. Отряд стоит на станции Горной, выставив полевые караулы. Днюют и ночуют в поездах. Симановский где-то раздобыл уголь и дрова. Можно чай горячий попить. На случай возможного наступления врага в полусотне метрах от станции оборудовали позицию. С противоположной стороны артиллеристы развернули орудия.

Дни тянуться однообразно — в вагонах добровольцы пьют чай с остатками «сухпая», травят байки, обсуждают бои, поют песни.

Тоха разлил горячий чай Зарецкому, штабс-капитану князю Чичуа, мингрелу по национальности, и подполковнику Рощину.

Программеру протянули гитару.

— Просим, граф. Спойте «От чего вы, голубчик, в печали». Просим.

Тоха уважил боевых товарищей. Спел ещё несколько песен с белогвардейским уклоном, которые знал ещё из своего времени.

Дверь вагона открыли и внутрь влезли капитан Разинцев и подпоручик Крамской. Только что из караула. Крамской не понравился Тохе с первой встречи. Мутный какой-то. Низкого роста, с бегающими глазками. Подсели к ним за импровизированный столик.

Глаза у Крамского лихорадочно блестят.

— Представляете, господа — начал он, наливая чай в армейскую кружку, — сейчас одного «товарища» ликвидировал.

Слово «товарища» подпоручик произнёс с нескрываемым презрением.

— Как так? — лениво спросил Рощин.

— О, господа, — Крамской отхлебнул и зачастил — это оказалось просто. Стою в лесу, глядь — «товарищ» идёт. Оглядывается, крадётся. Ну, думаю, неспроста. Я шасть за дерево. Он прям на меня, шагов на десять подошёл. Выхожу, винтовочку, естессно, наизготовку, — заржал Крамской. — «Стой!», говорю. Остановился. «Куда идёшь?», спрашиваю. «Да вот, — грит, — домой, в Сулин». А сам побелел, как простыня.

Подпоручик вновь захохотал и отхлебнул из кружки. Вытер ладонью губы и продолжил:

— Я ему в ответ: «К большевикам идёшь, гнида! Шпион ты… мать твою растак!». Ну он мне: «Побойтесь бога, ваше благородие, к каким большевикам, что вы, домой иду». А морда, доложу я вам, господа, самая комиссарская. Знаю, говорю… твою мать! Пошли со мной. Он затрясся весь, как лист осиновый. Куда, грит. Идём, говорю, хуже будет. Простите, грит, ваш бродь, за что же? Я человек посторонний, пожалейте, Христа ради. А вы нас, мать вашу, говорю, жалели?! Иди, говорю! Ну и «погуляли» немного, — Крамской осклабился, — Я сюда — чай пить, а его, выкормыша большевистского, к Духонину(17) отправил.

* * *

ДУХОНИН Николай Николаевич(1876…1917) — участник первой мировой войны, генерал-лейтенант. При Временном правительстве начальник штаба Юго-Западного, затем Западного фронтов. С сентября 1917 г. — начальник штаба при главковерхе А. Ф. Керенском. С 1 (14) ноября 1917 г. — временно исполняющий должность главковерха. Приказал освободить арестованных участников корниловского мятежа. 20 ноября (3 декабря) арестован и привезён на вокзал Могилёва для отправки в Петроград для передачи в распоряжение Реввоенсовета, где был жестоко убит озверевшими солдатами и матросами. (прим. автора)