Хронум Книга II

А между тем меня ждал Полунин.

Вернувшись в реальный мир, я попросил Молоха не затягивать с переездом в Суходольское. Покорно принял новый ошейник из рук Полунина и последовал в свою камеру.

Пока мы шли, я внимательно следил за выражением лица грандмейстера. Он хотел начать разговор, но никак не мог решиться. Прокрутив в мозгу все наши встречи с ним, я, отбросив тщеславие, начал первым:

— Вячеслав Викторович.

— А? — встрепенулся он.

— Извините.

Полунин запнулся на ровном месте. Недоверчиво покосился на меня.

—… За ваших подчиненных. Что позволил им усомниться в вас.

— А, ты об этом? Да, нехорошо вышло. А я ведь сам пришел к тебе извиниться. Но вижу, что сильно приукрасили, сказав, что чуть тебя не убили.

— Меня сложно убить.

— Это да.

До камеры было еще далеко. И я знал, что это еще не конец разговора. Но мы шли, а он молчал. Я подтолкнул его:

— Извиняться будете?

— За что? — он находился еще в некоей прострации, поглощенный своими мыслями. — Да, точно. Но вначале я хочу спросить, почему ты не дал отпор там, в камере?

— Чтобы выставить себя жертвой в будущих слушаниях.

Тут я слукавил. Не было у меня такой мысли на тот момент. Я тоже не всесильный, каким хотел показаться или хотел быть. Удар электрошокером был подлым и неожиданным. Он сработал ошеломляюще. После него я не смог зажечь вязь узора, чтобы замедлить время. А когда очередной удар по голове вывел меня из строя, было уже поздно.

Слабый, слабый хронум.

— Не нужно этого делать, Лев. Я поговорю со своими людьми, и подобное, уверяю, не повторится.

— Вы так и не извинились.

— Какой же ты… несносный, Лев! Ну, извини меня, извини! Доволен?!

— Нет. Кто отдал приказ посадить меня к демократам? А Егора к беглецам?

— Откуда ты узнал об этом? — случайно проболтался он, подтвердив свою причастность свершившейся подлости. Потом понял свою оплошность, но было уж поздно. Слово не воробей. Тяжело вздохнув, Полунин признался:

— Да, это я распорядился поместить начальника гвардии к предателям, а тебя к политикам.

Я остановился возле дежурного, согнал его с места, уселся на стул, скрестив руки под грудью и выжидательно уставился на грандмейстера.

Дежурный (или как там называется его должность) негодовал буквально секунду, пока не увидел своего начальника в расстрельной позе. Может быть, зря я так. Но почему бы не потрепать нервы Полунину? Эмоциональные качели, мать его. Наверное, мне действительно стоило показаться психиатру.

— Меня… Мне… — мялся он на каждом слове, — мне сказали так сделать.

— Кто? Хочу услышать фамилию.

Выдержав значительную паузу, грандмейстер сдал с потрохами одну важную фигуру. Им оказался генпрокурор Болсуновский. Редкостная скотина, если верить словам грандмейстера. И, мол, перечить он ему не мог. А так бы он сам, конечно же, не стал действовать столь опрометчиво со мной и моими людьми.

Прокурор имел на меня зуб. Вот только причины этого я не мог взять в толк. Полунин тоже не знал. Его фамилия хоть и была у меня на слуху, но раньше мы не пересекались. Возможно, если копнуть дальше, найдется кто-нибудь еще, повыше Болсуновского. Но я даже представить себе не мог столь влиятельную фигуру, способную повлиять на генпрокурора. Он должен быть не меньше князя или очень влиятельного герцога. Князьям я дорогу не переходил (кроме Романова), а все «мои» герцоги были похожи на Голицына, некоторые из них уже отправились на тот свет.

Болсуновский решил убить сразу двух зайцев: избавиться от неугодных политиканов и засадить меня за решетку. Всех нас. Не скажу, что я очень расстроился, услышав новость о предвзятости гособвинителя к моей персоне, но да, неприятно.

Полунин сказал больше. Его коллега, старший грандмейстер по Василеостровскому району, в ближайшее время натравит банду Соловейчика из местных зэков на моих сквадовцев. А там сплошь одаренные, и, возможно, будут без ошейников.

Выслушав грандмейстера, я встал из-за стола дежурного, и мы пошли дальше. Вроде как наши разногласия с ним были сведены на нет. Он пообещал провести экскурс по моему личному делу для своих подопечных, предотвратить встречу с Соловейчиком, а я взамен обещал вести себя тихо.

Проводив до камеры, Полунин бросил мне в спину, что на завтра у меня сеанс психотерапии, и отказаться я не могу. Спешно захлопнул дверь, не дожидаясь моего ответа. Сволочь!

— Ну что, арестанты, как маляву делить будем? И кто в хате главный?

— Лев, ну ты опять за свое? — осуждающе покачал головой Бездомный, — И что значит маляву делить?

— Гостинцы мне тут передали. Налетай, братва!

Широко раскинул руки над пакетами с едой (конечно же с иронией), но не увидел огонька в их глазах, присущего обычным заключенным. Никто не стал драться за еду, и даже не сглотнул слюну при виде копченого сальца от тётушки, бережно обернутого газеткой.

Вспомнил. У них своя кухня в камере. Холодильник просто забит едой, а полки заставлены элитным алкоголем.

— И неправильно ты употребил это слово, малява. Не получается тебе вжиться в роль зэка.

Нарочито тяжело вздохнув, согласился с Бездомным:

— Печально…

Вскоре я узнал, что телефоны у моих сокамерников отобрали, дабы я не смог связаться с внешним миром. Конечно, местные не сильно обрадовались такой перспективе.

Пока я играл с Иванычем в нарды, демократы один за другим ходили на кухню, там гремели стопками. Возвращались уже повеселевшими. Бездомный сказал, что так надо, ибо с хронумом в одной палате жить не очень уютно. Мешать им не стал.

Ужин прошел отлично. Повара в белых цилиндрических колпаках вкатили столы на колесиках. Они ломились от изобилия еды. Здесь было все: и японская кухня, и русская, и много еще чего-то не совсем понятного мне, но привычное настоящим аристократам (хотя я был достаточно искушенным в еде).

Аристо быстро напились. Начались вопросы ко мне. Что такое хронум? И как я живу с этой адской тварью внутри? И много всего еще. Самые пьяные, а потому смелые, настолько обнаглели, что полезли в мою интимную жизнь. Сколько у меня было баб, и как я их трахаю. Я опешил от этих вопросов:

— А что, аристократы трахаются как-то иначе?

— Так нам нельзя ходить налево. Ты разве не знал?

—…

— Темнота-а! — расхохотался Бездомный, хлопнув меня панибратски по плечу (лыка не вязал уже). — Вот вы говорите, аристократы имеют больше прав, нежели простолюдины. Так-то оно так, но и ограничений мы имеем больше. Знаешь, что со мной сделают, если я изменю своей Любушке?

— Повесят? — предположил очевидное, потому как Бездомный давал недвусмысленные намеки именно на такой исход.