Хрупкий лед

Эта женщина восхищала ее все то время, что они были знакомы. Более того — служила практически идеалом матери. И мнение тети Наташи всегда являлось авторитетным для Насти. Ведь эта женщина не бросила своего ребенка в интернате. Не оставила его сиротой без роду и имени, как поступила безымянная родительница самой Насти. Нет, тетя Наташа всегда думала о своем сыне, заботилась о Саше, даже когда ради этого ей пришлось уйти от любимого мужа, потому как тот считал сына неполноценным и бил. Кто лучшее нее мог знать, что необходимо ее ребенку?

И что могла Настя сказать? Что имела право возразить? Она не знала.

Так же, как и не знала, имеет ли право она, сирота, претендовать на место в жизни Саши, мешая ему реализовывать свои мечты.

Валерий был удивлен. Он совершенно не ожидал увидеть здесь Настю. Сегодня никто из них не должен был приходить. Дмитрий еще вчера предупредил, что они будут заняты какими-то документами, и потому не хватит времени для тренировки.

Впрочем, раньше Насте ничего не мешало приходить на каток просто так, а не только с Верещагиным. Может и сейчас она так же забежала? В гости.

Валерию нравилась эта девчонка. Она всегда была полна оптимизма и жизнерадостна. Казалось бы, кому, как не ей простительно было бы плохое настроение и грусть? Но он ни разу не слышал, чтобы Настя на что-то жаловалась. А как она умела смеяться! Как улыбалась — будто солнце заглядывало в коридоры дворца спорта.

Ни один из его воспитанников в секции, обеспеченных, имеющих родителей, нормальную жизнь — не умели так радоваться своим и чужим удачам, мелким победам и просто, каждому новому дню. Иногда он искренне жалел, что не может ее тренировать — Настя так «болела» хоккеем, так любила лед, что наверняка играла бы не хуже его парней в секции.

Наверное, именно из-за ее оптимизма, из-за этой «солнечности», из-за этой любви ко льду, Валерий и не мог отказать девочке — пускал на каток. Еще и коньки давал, когда бы она ни пришла. Показывал удары, если Настя спрашивала что-то после тренировок, на которые часто прибегала посмотреть после школы. Или сам с удовольствием смотрел, как девочка катается. И ведь как был против поначалу, когда его учитель, Эдуард Альфредович, оставляя ему секцию, просил не обижать Настю. Как не понимал, что эта девчонка здесь делает? Сколько ее на фигурное катание отправлял!

Но Настя сумела и к нему подход найти: этим своим оптимизмом, упорством. Тем, как улыбалась и все равно продолжала приходить, несмотря на все его недовольство и ворчание. И он сдался. Причем, сам не заметил, как начал отвечать на ее любопытные вопросы, как улыбался в ответ на ее звонкое: «здравствуйте, Валерий Федорович!» или жизнерадостное «добрый вечер, тренер!». Ну как можно такому человечку отказать, когда рядом с ней обо всех своих проблемах забываешь? И, действительно, на что можно жаловаться или о чем переживать, если ребенок в таких условиях продолжает жизни радоваться?

Вот так, и сам не заметив когда и как, Валерий перенял у Эдуарда Альфредовича не только секцию, но и эту «подопечную». Наверное потому, когда появился Верещагин, Валерий и радовался, и волновался одновременно. С одной стороны — одно удовольствие было смотреть на счастливую мордашку этой егозы, на ее искрящиеся глаза, полные первой влюбленности. А с другой…

Эх, что, Валера сам пацаном не был? Молодым спортсменом, подающим огромные надежды? Разве он не помнил, сколько девчонок вокруг все время вертится, и как быстро они забываются, стоит появиться новому перспективному контракту, или едва тренер намекнет, что если ты приложишь больше усилий — тебя заметят и точно позовут в ту самую вожделенную команду?

Он все это помнил, и немного опасался, что Верещагин обидит Настю. Сомневался в том, насколько серьезно парень относится к этим отношениям, которые для Насти со всей очевидностью, заслонили все на свете. Ведь Верещагин приехал сюда на пару месяцев. Что он думает? Не играет ли с Настей?

Но парень, вроде бы, пока серьезно относился к подруге, и Валерий даже немного расслабился. И вот Настя сидит у самого льда, одна, вечером, и плачет. Точно плачет, Валерий был уверен, что не ошибается.

Удивление сменилось грустью и огромным сочувствием, состраданием к этой девчонке. Он не сомневался, что знает, в чем причина этих слез.

— Эй, егоза, — подойдя впритык, Валерий присел на скамейку и окликнул Настю.

Она повернулась и моргнула, похоже, не очень понимая, что к чему.

Валерий даже заволновался — он ее в таком состоянии никогда не видел.

— Настя, девочка, ты что? — обхватив ее плечи рукой, он не позволил Насте отвернуться. — Что случилось? Верещагин, да? Из-за него? Бросил?

От его вопросов Настя разрыдалась еще сильнее. У Валерия сердце похолодело от вероятной причины такого горя. Господи, девочке же только шестнадцать!

— Ты беременна? — немного смущаясь, все-таки спросил он, решив, что хоть чем-то помочь сможет, лишь разбираясь в ситуации.

А заодно решил, что так начистит Верещагину шею, что пацан на всю жизнь запомнит.

— Нет, — Настя отчаянно замотала головой и шмыгнула носом. — Не беременна.

Валерий немного расслабился — уже легче.

— Тогда не плачь. Никто не стоит, чтобы такой светлый человечек плакал, — притянув ее к себе ближе, он неловко погладил Настю по голове.

У Валерия детей никогда не было, и хоть он все время общался с детворой на тренировках, как успокаивать девочек — не особо представлял. Но все-таки старался, как мог.

Но Настя, вместо того, чтобы хоть немного расслабиться, плакала все так же горько.

— Егоза, ну ты что? Бросил он тебя? Ну и сам идиот. А нам придурки не нужны…

Вот тут Настя немного улыбнулась, пусть все еще плача:

— Нет, Валерий Федорович, он меня не бросил. Он хороший, правда.

— Ага, — Валера совсем растерялся, уже ничего не понимая. — Тогда о чем мы так страдаем?

Настя всхлипнула, опустила глаза:

— Валерий Федорович, — очень тихо прошептала она. Прерывисто вздохнула и попыталась успокоиться. Он не стал ей говорить, что вышло не очень удачно. — А это правда, что ранние отношения у спортсменов редко заканчиваются хорошо?

Валера растерялся совсем.

Брак не был его коньком. Он в принципе в этом слабо разбирался, действуя по наитию. А уж после того, как его собственная жена ушла, когда стало ясно — травма поставила крест на блестящей карьере, и подавно не считал себя специалистом в семейных вопросах.