Хрупкое желание

— О боже, — выдохнул он.

Что-то сочилось из меня.

Он развернул меня, приподнял маску, но его пальцы так мягко коснулись моих висков. Слезы застилали мне глаза, когда он появился передо мной, высокий и смуглый, его резкие черты лишились прежней жестокости, агрессия исчезла с его лица.

— София.

Это была наполовину мольба, наполовину стон. Я ничего не понимала. Его большие пальцы смахнули мои слезы, так мягко скользнув по щекам, что я заплакала еще сильнее. Я хотела остановиться но не могла.

— Я... я.. — мои слова были как осколок в горле. — Кажется, у меня идет кровь.

— Блядь, — выдохнул он.

Боль. Была ли она его? Или моя?

Зашуршала одежда, звякнул ремень. Он наклонился и осторожно поднял мои трусики и штаны, натянув их на бедра. Я не двигалась, только смотрела на него. Он даже не потрудился застегнуть молнию на моих штанах. Но мне было все равно.

Он обхватил меня одной рукой и поднял. Его сердцебиение билось у моего виска, когда я прислонилась к его груди. Он ничего не говорил, пока нес меня через лес. Он держался подальше от освещенных дорожек, выбирая темноту. Было приятно быть окутанной пустотой.

В конце концов, домик стал похож на маяк света, а вместе с ним и звуки музыки, смеха и разговоров.

— Уткнись лицом мне в грудь на случай, если мы кого-нибудь встретим, — мягко сказал он, и я так и сделала, вдыхая его знакомый аромат, что-то свежее и древесное.

Он направился к черному ходу, а потом мы поднялись наверх. Музыка и голоса начали затихать.

Скрипнула дверь, и я выглянула, когда зажегся свет. Мы были в спальне. Данило положил меня на мягкий матрас и навис надо мной, приблизив свое лицо к моему. Его глаза были полны эмоций, но лицо оставалось совершенно спокойным, прекрасно контролируемым. Он осторожно снял с меня парик и положил его на тумбочку рядом с маской кошки. Он отстранился и какое-то время смотрел только на меня. Я никогда не смотрела на его лицо так беззастенчиво, как сейчас. Во мне не было ничего, что могло бы смутить меня. Во мне не было ничего. Пустота.

Его взгляд переместился ниже, к моим ногам. Они одеревенели. Мне было слишком больно шевелить ими. Я почувствовала липкость между бедер.

— Я порчу штаны, — прошептала я.

Это было так нелепо, но я ничего не могла с собой поделать. Выражение его лица было похоже на грозу. Я попыталась спустить штаны, но кожа, казалось, прилипла к моей потной коже. Я даже не понимала, почему вспотела, когда мне было так холодно.

— Тебе нужна помощь? — пробормотал Данило.

Я кивнула и опустила руки по швам. Данило засунул руки мне в штаны и потянул их вниз по ногам, гораздо мягче, чем раньше. Он боролся, освобождая мои ноги от штанин и, наконец, сбросил их на пол, оставив меня в трусиках. Они были мятного цвета, один из моих любимых цветов, но я могла сказать, что они были испорчены. Я протянула дрожащие руки, коснувшись внутренней стороны бедра и подняла ладонь. Кончики моих пальцев были покрыты светло-розовым оттенком. Было не так много, как я думала, и не чисто красный цвет, как я боялась.

Я судорожно вздохнула.

Данило закрыл глаза, плечи его вздымались, лицо исказилось. Затем он повернулся и направился в смежную ванную комнату. Я слышала, как бежит вода, и когда он вернулся, у него в руках было полотенце. Он опустился рядом с моим бедром, не глядя мне в глаза, и взял мою руку, на которую я все еще смотрела. Он вытер ее тёплым полотенцем, стерев кровь с моих пальцев.

— Хочешь помыться? — спросил он, поднимая полотенце. Я молча смотрела ему в лицо. Его карие глаза изучали мои. — София, скажи что-нибудь, что угодно. Ты хочешь, чтобы я вызвал врача?

— Нет, — прохрипела я.

Моя семья достаточно страдала — они не нуждались в том, чтобы это добавилось к их боли.

Его взгляд метнулся к моим трусикам, а затем снова поднялся.

— У Эммы в комнате есть одежда. Хочешь, я принесу тебе свежее белье?

Я кивнула.

Он встал и протянул мне мокрое полотенце, но я не взяла его. Он бросил его на тумбочку, прежде чем выйти из комнаты. Он быстро вернулся с парой черных трусиков.

Я не сдвинулась ни на сантиметр.

Он опустился на кровать и положил трусики рядом со мной. Все это казалось мне странным. Сюрреалистичным.

Его взгляд остановился на моих все еще липких бедрах.

— Тебе нужно привести себя в порядок и убедиться в том.... что я не причинил тебе серьезного вреда... — его глубокий голос затих, прежде чем он снова посмотрел мне в глаза.

Я глядела на него, на мягкий ореховый оттенок его глаз, на беспокойство, прорезавшее каждый сантиметр его красивого лица. Я ждала, что в животе у меня все затуманится, но опять ничего не почувствовала.

— София, — прохрипел он.

Я потянулась за своими трусиками, мои неловкие пальцы слишком дрожали, чтобы снять их вниз.

Он потянулся, его руки остановили мои и коснулись моего пояса. Он вопросительно посмотрел мне в глаза.

Он ждал ответа.

Для чего?

Для моего разрешения? Он был внутри меня, и какая разница, если он снова стянет с меня трусики? Он, казалось, увидел ответ на моем лице, и, наконец, спустил мои испорченные трусики вниз по ногам, бросив их в мусорное ведро рядом с кроватью. Он схватил полотенце и снова протянул его мне, но я отказалась.

Я чувствовала себя усталой и опустошенной. Сломанной. Я не хотела облегчать ему задачу. Хотела, чтобы он страдал так же сильно, как и я.

Он наклонился ко мне, его теплая рука коснулась моего колена. Он осторожно раздвинул мои ноги ровно настолько, чтобы просунуть руку между ними. В глубине души я понимала, что должна была бы стесняться и стыдиться своей уязвимости, но ничего не чувствовала.

Он провел теплой тканью по внутренней стороне моего бедра, будто я была крылом бабочки, словно малейшее прикосновение могло заставить меня сжаться. Куда делось это жестокое господство?

Мускул на его щеке дернулся, но в остальном его лицо было каменным. Он почистил мое второе бедро, прежде чем раздвинул мои ноги немного шире. Дрожь пробежала по моему телу, когда он обнажил меня. У меня ещё не было эпиляции воском. Я всегда сама себя брила, но не так гладко, как полагается в первую брачную ночь.

— Мне жаль, что я еще не гладкая, — сказала я без эмоциональным голосом.

Почему я извиняюсь?

Данило прожег меня взглядом. Я не понимала их взгляда. Огненный тлеющий огонь мог бы зажечь проблеск детской надежды в моей груди, если бы мое сердце не превратилось в вечный лед.

— София...

Мое имя прозвучало как жалоба из его уст, а затем он снова замолчал.

Он повернул голову, и я увидела резкие царственные черты, о которых не могла перестать мечтать. Возможно теперь перестану. Его плечи напряглись, когда он коснулся внутренней стороны моего бедра, оказывая самое легкое давление, пока мои ноги не раскрылись для него еще шире. Он накрыл полотенцем мою больную плоть, и я со стоном отпрянула. Тень пробежала по его лицу, остаток его прежней ярости, и вспышка страха вспыхнула в моей грудной клетке.