Хрустальная слеза

– Я? Избежать? Ты-то точно знаешь, что до тебя у меня не было никакого опыта… – в полной растерянности еле слышно произнесла она.

– Знаю. И только поэтому я с тобой… – хотел сказать «…задержался дольше, чем с другими», но сдержался, видно «его совесть» выползла из-под пятки и притормозила его.

От автора:

У таких «Викторов» их совесть, если она вообще есть, где-то там, на уровне плинтуса. Внизу. А от плинтуса до маковки – ЭГО. В переводе с латинского «эго» – это Я. Эго – как губка впитывает все прихоти и желания, от которых «такие Викторы» отказаться не могут. Да и не хотят.

Виктор продолжил:

– Я НЕ ГОТОВ. И готовиться тоже НЕ ГОТОВ. Но я могу тебе помочь, у меня мама гинеколог.

Вика, смотрела на него своими синими глазами и не понимала. «Он предлагает убить ребёнка…»

– Нет!

– Ну, если ты не согласна, тогда с этой минуты мы с тобой чужие, я тебя не знаю, и твои проблемы разделять с тобой не желаю. Всё. До свидания. А точнее – ПРОЩАЙ.

И ушёл…Покатился, как звенящий шар, в пустоте своей фальшивой сути.

Будучи ничтожеством, Виктор не вызывал подозрения за ширмой фальшивых улыбок и реверансов. Взросший в атмосфере превосходства и избалованности, он считал себя наградой для всего окружения.

Кто он? Виктор Каперин?

Деньги – у папы, подарки – у мамы. Сам он – своими силами, своими знаниями, своими стремлениями – ничего не приобрёл.

Папины и мамины «подстилки» помогали Виктору во всех его жизненных ситуациях. В учёбе, в ухаживании за дамами, во всех его свобододействиях. Он жонглировал всем тем, что ему было доступно, и без особых усилий притягивал внимание своими пустыми бездушными трюками.

Виктория почувствовала сильный спазм в голове. Это её отвлекло. Придя в себя, она донесла своё тело до кровати и легла. Глядя в потолок и не двигаясь, она пролежала пять часов. Мысли стали пробуждать её: «Как же она не смогла распознать притворство Виктора? Его лживость и бездушие он прятал в дешевых проявлениях – от милой, хорошей Вики, Викулечки до… ПРОЩАЙ. Цветы, конфеты, признания… Это был обман…

Как же всё отвратно…

А что теперь мне делать с этой раздирающей, невыносимой болью?

Теперь только мама! Мамочка меня поймёт. Она мне скажет, подскажет и поддержит».

И через сорок минут Вика неслась в электричке в Павловский Посад.

Боль и страдания со скоростью электрички и отбивающим стуком колёс врезались в плотные слои неокрепшего понимания восемнадцатилетней девочки, столкнувшейся с цинизмом и предательством. Стихия жизненного урагана внезапно и безжалостно ворвалась в юность Вики, разрушив её замки любви, верности и надежды. Она чувствовала себя камнем, падающим в бездну, падающим в безысходность.

В состоянии полной раздробленности и униженности, еле-еле переставляя ноги, она подошла к дому. К месту, где энергия рода, крови, корней, распахнула свои объятия в готовности вылечить её от губительного недуга.

Виктория открыла родную калитку, прошла по родной тропинке к дому, вошла в дом, увидела маму и, облокотившись на косяк двери, медленно скатилась на пол…

Мама в испуге подбежала к дочери: «Вика, Вика, что с тобой, доченька?»

У Вики не было ни слёз, ни сил, и когда она что-то пыталась сказать маме, вместо слов были слышны приглушённые сиплые звуки.

Вика не могла говорить, у неё пропал голос.

Маме бросились в глаза округлые формы фигуры дочери, и она всё поняла. Сердце её сжалось, но виду показывать не стала. Она с материнской любовью стала ухаживать за Викой. Поить травами, разговаривать, успокаивать.

Смотреть на состояние Вики было невыносимо. Она время от времени открывала рот и в молчаливом бессилии ловила в воздухе спасение, надеясь, что любой глоток воздуха вернёт голос, но ответ был безжалостен. Немота своим безмолвием убивала. Глаза Виктории широко открывались, как бы спрашивая: «За что?» И слёзы катились по её лицу, жалуясь на неокрепшую, непорочную юную невинность.

Прошёл день, второй, третий – голос не возвращался. На пятый день Виктория впала в неподконтрольное состояние неосознанного безумия. Она уже не плакала, не хватала ртом воздух, она лежала, и её глаза наполнялись безумием. Викины руки соединились в движениях, как бы грея одна другую, потом ноги стали сгибаться и разгибаться в коленях, и эти импульсивные движения захватили её и стали неистово набирать учащённость. Она вскочила и побежала на кухню, что-то ища, она металась по всему дому. Подбежала к кровати, схватила подушку и с ожесточением принялась бить ею кровать, диван, стол – всё, что ей попадалось на пути её передвижения. Подушку бросила на печку, и от возгорания её спасла вовремя подбежавшая Татьяна Анатольевна, которая не понимала, как она себя сдерживала, наблюдая за дочерью, которая металась по дому. Её безумный взгляд приводил в ужас Татьяну Анатольевну. Она в трагическом молчании смотрела на дочь и с силой понимания матери и с мучительной болью ждала выброса страданий её любимой Виктории.

Виктория в приступе схватила стакан с водой и, размахнувшись, с силой бросила его в зеркало.

Зеркало с глухим звоном разлетелось во все стороны и по всем углам и уголочкам комнаты и после себя оставило мертвое пятно, ничего не отражающее и ничего не отображающее.

Вика смотрела на это пустое пятно и не видела себя. Она смотрела в этот безжизненный контур, на месте которого всё время, сколько она себя помнит, всё её детство и всю её юность висело зеркало. А теперь зеркала нет. Пустота. Она посмотрела на Татьяну Анатольевну и в ночной рубашке босиком выбежала на улицу, а на дворе был минус, иней покрыл землю жесткой, холодной пеленой.

Когда Татьяна Анатольевна выскочила за дочерью, Вика стояла, обнявшись с яблоней, и слёзы безудержно катились по её юному, чистому лику.

Татьяна Анатольевна накинула на Вику одеяло, надела на её ноги валеночки, и дала успокоительные. Виктория потихоньку стала приходить в себя. Выражение лица дочери вынести было невозможно, а забыть – невозможно никогда. Взгляд Виктории отражал и бездонное горе, и беспомощность, и глубокое чувство вины перед мамой, перед собой и перед рухнувшими надеждами. В глазах Виктории был слышен кричащий стон: «Господи, помоги мне, Господи!»

Голос к Вике вернулся через девять дней. Девять – магическое число. Девять месяцев беременности – и начало жизни. Девять дней – после ухода из жизни.

И для Виктории, её беззвучные, в полном безумном молчании «девять дней» подарили сгусток мудрого осознания всего того, что с ней произошло. И мысли уйти из жизни растворились в этих девяти днях, не оставив следа. Главное устоять, не упасть на колени – «Рабам дорога в Рай закрыта…» После этих девяти дней у неё началась новая жизнь. Виктор первый остался в прошлой жизни. Навсегда.

Пройдёт девять месяцев, и она даст жизнь маленькому тёплому комочку, перед которым откроется Мир, а Виктория наполнится счастьем.

Глава 2

Вика вышла в сад и среди опавших листьев и увядшей травы увидела красивое многоцветие – яркое, как огоньки, и желтое, как солнце. Цветочный кустик расцвёл среди увядшей травы засыпающей природы.

– Мама, посмотри! Что это за чудо? – Виктория стояла в лучах солнца и заворожено смотрела на цветки. Лучи сентябрьского солнца были сдержанные, но Вике хватало их света. Они как будто были устремлены только на неё, и она в их отблеске была такая красивая, молодая, светящаяся.