Хрустальная сосна

В эту ночь я, кажется, впервые за необозримый период времени уснул мертво без всякого снотворного.

*16*

Вика объявилась через пару дней - как объяснила, раньше не могла, поскольку у нее "рабочие органы находились в нерабочем состоянии" - и мы встретились опять.

Все повторилось, мы совершили несколько заходов и были абсолютно счастливы друг с другом. На этот раз я не предлагал Вике остаться, поскольку дело происходило обычным днем, и вечером предстояло уходить в ночную смену.

*-*

**Встречи наши быстро сделались регулярными, я опасался совершенно напрасно. Слегка привыкнув к ошеломительной новизне, мы уже не набрасывались друг на друга, совершая шесть половых актов подряд, а ограничивались двумя-тремя заходами. Не спеша, медленно и неторопливо наслаждаясь друг другом.

Мы играли друг другом, как большими игрушками. В квартире бывало тепло, поэтому, впустив Вику, я сразу же ее раздевал, одновременно сбрасывая одежду с себя, и мы оставались голыми. И часами ходили так, наслаждаясь случайными прикосновениями. Огромные Викины соски, поразившие еще в колхозе, остались для меня предметом вожделения. Теряя рассудок, я готов был возиться с ними бесконечно - до тех пор, пока Вика не напоминала, что у нее есть другие органы, требующие ласки…

Мы быстро поняли, что наши тела идеально подходят друг к другу. Причем во всех отношениях. Не только в отзывчивости на ласки, но и во взаимном устройстве важнейших частей. Они были подогнаны настолько, что, казалось, иногда действуют самостоятельно. Я мог войти в Вику в любой момент и из любого положения: лежа, сидя, стоя, спереди, сзади, сбоку - и жадно, осторожно и мучительно ласкать ее собой изнутри. И при этом было не обязательным доводить дело до конца: наигравшись и слегка утолив непроходящую жажду, мы могли просто рассмеяться. И пойти пить кофе… Мы наслаждались друг другом даже без полноценного полового акта. Каждое прикосновение - как интимное, так и вовсе невинное, - дарило нам радость, и я раньше даже не подозревал, что такое возможно в принципе.

*-*

Я не вел с Викой умных разговоров; мы вообще не касались никаких посторонних тем. Отношения наши с самого начала построились на обоюдном стремлении к сексу, в котором оказались идеальными партнерами. Сколь безграмотным в интимной части ни был я, но все-таки сумел быстро запомнить самые любимые ею позы и нюансы движений, доставлявшие ей максимальное удовольствие. Вика же продолжала меня ошеломлять. Обладая невероятным сексуальным опытом и наделенная бурными, ничем не сдерживаемыми фантазиями, она без труда доводила меня почти до обморока. Но тем не менее постоянно совершенствовалась в искусстве, хотя, казалось, давно достигла предела возможностей.

Она виртуозно управлялась со мной не только руками, языком или губами, но практически любой частью своего тела: лаская мою плоть тесно сдвинутыми грудями, обжигая ритмичными и щекочущими прикосновениями своих сосков, зажав ее подмышкой или даже под коленкой. Мы придумывали и испытывали множество различных неизвестных - по крайней мере, для меня!
– способов взаимного удовлетворения. Особую остроту доставляла игра без соединения интимными частями. Я тоже кое-чему научился. Опрокинув Вику на спину, я мог подолгу ласкать ее языком. Мне и раньше нравилось играть с манящей и совершенно беззащитной в своей раскрытости женской тайной - но Инна крайне редко позволяла такую вольность. Вика любила подставлять себя моим прикосновениям. Осторожно и тщательно целуя, находя языком вход, я погружался лицом во влажные объятия, и сам чувствовал невыразимое удовольствие, рожденное сознанием обладания Викой - гораздо более полного, нежели при простом половом акте. Она же впадала в исступление; выгибаясь, разводила ноги, стремясь вобрать меня глубже возможного, потом сдвигала, до боли в ушах сдавив мою голову железно напрягшимися бедрами. Она парила в невесомости, испытывала невероятно сладкие муки, и я подстраивался к ее движениям, пытаясь усилить наслаждение. Вика металась, пытаясь достичь вершины и одновременно продлить игру - и наконец, поймав мою горячую плоть, хватала ее губами. Мы двигались синхронно, стремясь скорее довести друг друга до конца. И хотя оставались разъединенными, приходила полная иллюзия сексуального контакта; мы превращались в два огромных половых органа, получающих наслаждение любой своей частью. Обычно Вике удавалось дойти первой; ее тело напрягалось с особой силой, и она что-то извергала, и я жадно пил нечто одурманивающее, обильно льющееся из нее. Раньше я и не предполагал, что женщины выделяют столько жидкости… И обычно тут же чувствовал, как губы Вики сделали свое дело, и она тоже высасывает из меня все до капли. И в этом неестественном взаимном угощении было столько упоения, что хотелось продолжать бесконечно. Или по крайней мере, едва передохнув, начать все снова. И это казалось не извращенным, а вполне естественным.

Нам так понравилось иллюзорное наслаждение, что, занимаясь сексом в обычной позе, я иногда выходил из нее уже почти у точки, и быстро переворачивался, и мы завершали дело другим способом. А иногда и не завершали, а насытившись вкусом друг друга, снова менялись местами, и я опять входил - точнее, влетал - в Вику по-настоящему, чтобы потом опять разъединиться и перевернуться, и один бог мог предугадать, в каком положении нас застигнет вершина… Потом, когда Вика уходила, или вообще на другой день, я вспоминал сексуальные эксперименты со смешанным чувством страха и запоздалого стыда. В мыслях это было ужасным, непристойным и совершенно недопустимым. Как никогда мною не виданные, но тем не менее существующие на свете порнографические фильмы. Я никогда никого не посвящал в свои малочисленные сексуальные победы. Но если бы сейчас вздумал рассказать, или записать кое-что в дневник - который я, хоть неловко в том признаться, вел до десятого класса под давлением мамы, утверждавшей, что любой образованный человек обязан ежедневно записывать самые важные события в особую тетрадку - то… То получилось бы нечто более крутое, чем разрозненные, отпечатанные на машинке безграмотные порнографические записки, которые в мои студенческие годы тайно ходили по рукам. Но стоило увидеть Вику, как ничто уже не казалось постыдным, лишним или непристойным. Потому что абсолютно всему было место в наших безграничных сексуальных отношениях. Они сексом, возведенным в абсолют существования, ставшим самоцелью жизни. Каковым, судя по всему, он уже давно сделался для Вики.

Я чувствовал, что закрываясь в квартире с нею и сбрасывая одежду, освобождаюсь от рамок интеллектуальной цивилизации и превращаюсь в животное. В лучшем смысле этого слова - в организм, не обремененный сознанием, а стремящийся к удовлетворению простейших, самых сильных желаний.

И всегда удивляло, что расставшись с Викой, снова одевшись и приведя себя в обычный вид, я возвращался к человеческому облику. Мог идти на ВЦ, делать рутинную работу, читать книги по программированию… В глубине сознания храня воспоминания о жарких минутах и надежду на скорую встречу. И как ни странно, это мысли не мешали в работе. А, пожалуй, помогали, давая силы доживать до следующего и еще раз следующего дня.

От Вики же я был просто в восторге.

Она интересовала меня как партнерша и как женщина, и как совершенно не знакомый до сего времени экземпляр. Удивляло меня, что она отдается половому акту без оглядки, ничуть не боясь забеременеть. Вероятно, она как-то предохранялась сама; или знала, что не может иметь детей - я не спрашивал ее о деталях, потому что меня они мало интересовали.

Мне было просто хорошо с ней. А все остальное оставалось за кадром. Точнее, за краем постели

*-*

Как- то раз, трогая пальцами рыжую стрелку волос на ее животе, я наконец спросил:

–  Ты что, бреешь тут?

–  Да, а что - тебе не нравится?

Я не мог сказать - нравится или не нравится.
– поскольку обладал нулевым опытом. И поэтому ответил честно:

–  Не знаю вообще-то… Но мне кажется, меня сильнее возбуждает, когда тут много пушистых волос… Сам не знаю почему.

–  Хорошо, - спокойно ответила она.
– Раз тебе по-другому больше нравится, то я не буду больше брить. Они у меня там быстро отрастут. Я посмеялся над этим обещанием. Однако, когда Вика пришла ко мне в через неделю, то едва прикоснувшись в ней, я ощутил отросшую щетину, приятно покалывающую мне низ живота. Она в самом деле прекратила подбривать свои волосы.

И в самом деле, очень скоро они отрасли как следует, узкая стрелка превратилась в большой треугольник. И часто, играя с Викиным телом, я наматывал кончики этих волос себе на палец - мне почему-то ужасно нравилось, как тихо попискивает она от таких упражнений. И всякий раз, видя этот зарастающий рыжий остров, я испытывал потрясение от факта, что Вика ради меня пошла на изменение своего привычного облика. Ведь я все-таки знал, сколь важна внешность для женщины. И эта жертва казалась мне более важной, чем даже умения доставить мне удовольствие.

*-*

Удручало меня лишь то, что за все время, даже в самые подходящие дни, несмотря на все уговоры, Вика ни разу не осталась ночевать. Сначала она находила всякие предлоги, сиюминутные дела данного вечера. А потом прямо сказала, что она кошка, гуляющая сама по себе, и привыкла спать дома.

В какой- то момент у меня мелькнуло подозрение, что, быть может, Вика в самом деле замужем… Но я тут же отбросил явную глупость. После наших занятий Вика покидала меня вся распухшая и натертая, на расставленных ногах -и даже от самого наивного мужа не удалось бы скрыть этого состояния.