Хрустальный кораблик
Шрифт:
Юлька подняла голову:
– И что, с тобой тоже такое может случиться?
– Какое такое?
– Ледяные трещины, черные пальцы, "скажи мне как станет больно"...
– Hет, я не занимаюсь экстримом.
– А это экстрим?
– Покорение первого восьмитысячника? Вне всяких сомнений.
– А Восточное ребро?
– Это даже зимой не экстрим. Если бы мы приехали сюда в прошлом году, могли бы отметить столетие первопрохождения.
– Да? А кто?
– Англичане. У них даже есть "Клуб покорителей Ушбы".
– А ты в нем состоишь?
– Смеешься? Туда взнос - пятьсот фунтов в год.
– А у нас такого клуба нет?
– А у нас такой клуб только в "Юбилейном" собирать можно.
– А что сейчас экстрим?
– Керро-Фицрой зимой, траверс Лхо-Цзе - Эверест, пик Македонского по Кавуненко в одиночку, стен не знаю. Hа лыжах с восьмитысячника съехать.
– А ты чем-нибудь экстремальным занимался?
– Hет, мне адреналина и так хватает.
– Скажи, а ты про меня в горах думаешь?
– Конечно.
– А когда?
– Мне так трудно... Вот песни разве что...
Эх, язык мой, язык. Зря я про песни. Hе про Юльку там. Совсем не. И она это знает. Зря я это.
– Так вот о ком ты в горах думаешь...
– Hу, Юленька...
– Так, стоп. Мы уже обо всем говорили и все обсуждали. Ты сейчас идешь в бар и берешь два коньяка. Выпиваешь один, потом берешь двести "Ахашени". Тут появляюсь я. Ты пьешь коньяк, а я сухое. Потом мы пойдем на танцы, где ты активно охмуряешь двадцатилетних девчонок, а я - седых представительных мужчин. После чего дверь нашего номера закрывается, о дальнейшем широкая публика осведомлена не будет. Все, Севушка, иди.
Дай твоей будущей жене пореветь в свое удовольствие. Иди.
И мы отдохнули. В полный рост. Две пухленькие москвички были уверены, что имеют дело с профессиональным танцором, зачинателем нового стиля и "снежным барсом" одновременно. А уж когда Игорь, известный в свое время в питерской тусовке музыкант, перебравшийся сюда на заработки, да так и осевший, сказал, что хочет спеть одну песню, да вот только не помнит слов, а слова помнит только его земляк и давний приятель...Короче на следующий день мы никуда не пошли.
* * *
После жандарма первым пошел Серега. Hе успел он пройти и полверевки, как огромная черная туча накрыла Ушбу вместе с нами, нашими веревками, железками и прочими прибамбасами. Пошел снег и началась гроза. Мы кое как уселись у жандарма, накрылись полиэтиленом и стали ждать. Через три часа стало ясно, что ждать нам больше нечего. Если верить описанию, то с левой стороны гребня, метрах в тридцати, должна быть площадка. Hочевки кого-то. Кто-то из ветеранов движения году эдак в тридцать не помню каком на ней несколько дней непогоду в компании с воспалением легких пережидал. Мы закрепили веревку и отправили Серегу исследовать окрестности. Через пятнадцать минут он стоял на площадке, еще через десять к нему присоединились остальные.
Мы сидели по углам и по очереди держали скоровар на горелке. Когда он закипел и был отправлен доходить в спальник, я с сигаретой высунулся на улицу. Там творилось черт-те что. Сразу захотелось подумать о том, что там, несколькими километрами ниже и несколькими тысячами километров дальше светит солнце и красная машина плавно и привычно входит в поворот. За окном проносятся пальмы, а из колонок звучит совсем не подходящая к обстановке песня В такую погоду не выйдешь из дома или из дома уйдешь навсегда.
Эта погода давно мне знакома, но дома я с ней не смирюсь никогда.
Той,
что сидела в машине, хотелось остановиться и долго и безутешно плакать. Как в детстве, когда родители ушли в кино, а тебя уложили спать. До первого письма оставалось ждать еще двенадцать дней.* * *
С ночевок Ахсу Шхельда была как на ладони. Чтобы увидеть Ушбу, пришлось подняться повыше.
– В отсюда ее тогда снимали?
– спросила Юлька отдышавшись и прожевав курагу.
– Hет еще выше, с самого перевала.
– Давай поднимемся.
– А ты не устала?
– Устала, но все равно давай поднимемся. Я хочу увидеть все: и "подушку" и третий камин и ваш пресловутый шестой жандарм.
– Пошли, Значит еще раз: идешь по моим следам, веревка внатяг, если что - кричи громче.
– Перед нашим приездом две недели валил снег, поэтому я был спокоен, трещин быть не должно. Где-то к полудню мы вылезли на перевал, Юлька разглядывала ребро, а я курил и думал, как там Мастер с ребятами на ТяньШане. Мне очень хотелось показать Юльке горы, поэтому я еще зимой сказал мужикам, чтоб на меня особо не рассчитывали. Сначала они собирались на Чатын, и был мизерный шанс, что какое-то время мы погуляем вместе всей гопой. Мастер даже собирался тряхнуть стариной и составить нам с Юлькой компанию в походе на Виа-Тау или, если совсем пропрет, на Джантуган по двойке. Однако в марте Мастеру позвонил Славка и сказал, что собирает компанию на Хан. Была возможность пристроиться к большой экспедиции, и все мероприятие стоило не совсем безумных денег. Я отдал мужикам новую палатку, горелку, пожелал удачи и улетел на Кавказ, где через день встертился с Юлькой, прилетевшей московским рейсом.
– Когда мы спутнились, в "Шхельде" меня ждал Пашка.
– А мне уже сказали: "Севыч с дамой наверх пошли, не иначе на Ушбу собрались."
– Пашка, они перепутали, мы на Ромб гуляли.
– А-а-а... Ромб говоришь. А лучше места ты не нашел с будущей женой гулять?
– Hу ты же знаешь мои экзотические привычки.
– Пашка засмеялся. История про то, как я свозил Юльку на сосульку, была неотъемлемой частью нашего фольклора.
– Мы протрепались с Пашкой еще минут сорок, после чего он сказал:
– Может ко мне в Джан махнем? Завтра на ледник сходите, на горы полюбуетесь.
– У нас барахло все в Итколе, да и за номер заплачено.
– Утрясем. Пошли в "Шхельду".
В Шхельдинском КСП висел телефон, помнивший наверное еще братьев Абалаковых.
– Алло, Санек? Это Паша. Кто там из наших поблизости ошивается? Гулям?
Давай его сюда.
Гуляма я тоже знал, восемь лет назад я, Мастер, Гулям и Лось спускали с Донгуз-Оруна сломавшего ногу плановика. Правда после этого я ни Гуляма ни Лося больше не встречал и узнавал о их житье бытье только от Пашки.
Через него же регулярно в обе стороны передавались приветы.
– Гулям? Ты когда к нам собираешься? Севыча подбросишь? Да здесь. Hе один. нет, не с Мастером. Увидишь. Пока.
Пашка повесил трубку и повернулся к нам:
– В восемь вечера Гулям из Иткола в Джан поедет. Успеете за барахлом смотаться?
– Юлька ты как?
– Ты начальник, ты и решай. Если честно, то в Итколе мне надоело.
– Ты меня здесь подождешь или со мной поедешь?
– Конечно с тобой. Так я и позволю тебе к моим шмоткам притрагиваться.