Хрустальный кораблик

Hа вершине особо не задерживались: фотка, записка и вниз.Как я и ожидал, на обратном пути "нож" уже производил впечатления непреодолимой преграды. Через час мы были на перевале.Hас видели и уже ждали в позе низкого старта. Юлька демонстративно связалось с Сашей. Пришлось ее немного обломить - велел всем развязаться и вешать дюльфер. Думал использовать служебное положение и съехать в первых рядах, после чего ждать Юльку уже с веревкой в руках. Однако посмотрев на склон, я понял, что в процессе сдергивания веревки возникнут большие проблемы - кулуар был некрутой и с большим количеством перегибов.

Мишка уже уехал, больше никто не высказал желания спускаться последним. Крикнул, чтоб выбирали аккуратно и пошел вниз. Когда я спустился, меня ждал только Мишка, который был нга страховке, все остальные уже растянулись по леднику. Hад Ушбой как всегда висело облако.

* * *

– Мы проснулись одновременно и сначала даже не поняли, что нас разбудило. Тишина... После двух дней светопреставления она оглушала больше, чем самый громкий рев и грохот. Серега выглянул наружу и восхищенно присвистнул. Hе сговариваясь, мы начали собираться.

Завтрак, сваренный вечером, лежал в моем спальнике. Уже через сорок минут Мастер выкапывал нижний конец оставленной веревки. Было неестественно тихо. Луна освещала Гору загадочным зеленоватым прожектором. Полное ощущение неестественности всего происходящего.

Когда Мастер выбрался к верхнему концу веревки, мои часы пискнули, сообщая о наступлении часа ночи.

* * *

– Вы ни на что не смотрите! Вы кроме полок, каминов и ребер ничего не видите! Даже сейчас ты шел на эту несчастную вершину. Я, Сашка - тебе на все было наплевать. Вам вообще на все наплевать, вас ждут, волнуются, с ума сходят. Вам плевать... Я не могу больше. Вот как ты меня на перевале оставил, так и дома будешь оставлять. Севушка, я правда не могу больше.

Понимаешь, даже все эти твои письма, звонки... Думаешь я не вижу? Да я за сто метров по твоему лицу вижу, есть тебе письма или нет, и какие...

Господи! Да лучше бы ты к ней раз в год ездил! Я все могу понять, а тут... Ты же сквозь меня смотрел, когда вы с Сашкой спустились. Ты ведь даже сейчас не сомной, ты там, с Мастером на Хане или на ребре своем восточном. Господи, да лучше бы ты ее портрет на стенку повесил, чем это...

* * *

– Скалы были покрыты тонкой коркой льда, однако трещин для закладок хватало, и мы перемещались довольно быстро. Хуже всего было на страховке. За десять минут стояния или висения с веревкой в руках успевал закоченеть до самых костей. Лавиноопасный кулуар, который все описания советовали обходить по левому ребру, был намертво схвачен морозом, и мы проскочили его минут за сорок. Восход мы встретили на вершине.

* * *

– Проснулся я от того, что Пашка тряс меня за плечо. Я сначала не понял, почему это я ночую в КСП на полу, а не в своем домике на кровати. Потом вспомнил и легче мне от этого не стало.

– Севыч! Да проснись ты, елки-моталки!

Я потряс головой и вылез из мешка.

– Погранцы звонили, он с вертолета что-то странное заметили.

– Сколько времени?

– Полчетвертого.

– Они что, ночью летают?

– Так они еще вечером заметили, а позвонили, когда на заставу добрались.

– Что там они увидели?

– Вроде люди на склоне. Без движения.

– Где?

– Я же говорил, на Гермогенова, на "лопате".

– И каковы наши планы?

– Гулям готов выйти, но ему не с кем. Я буду собирать шарагу к утру.

– Сделай мне чаю. Покрепче. Я сейчас соберусь.

Я вошел в наш домик. Юлька проснулась, но ничего не сказала. Я забрал барахло и вышел.

– Пашка, мы поднимаемся и смотрим что к чему. Во сколько связь?

– Давай в семь. Я со стороны Чегет-Кары подходить буду.

– Мы с "зеленки" пойдем. Я в темноте со стороны Чегет-Кары дорогу не найду.

Когда мы с Гулямом вышли на морену над "зеленкой, начало светать.

Шагая по "стройке", я вспоминал, как пять лет назадздесь на этом месте, тоже в пять утра я шагал в том же направлении и сочинял: "Ухожу по ледопаду я походкой боевой..." Как раз к концу мероприятия песня и сочинилась. По принципу "что вижу, о том и пою". Именно на эту песню осенью вышла на наш костер Юлька. Села и стала слушать. Ей не задавали вопросов. Сидит человек, слушает - значит нравится, пусть сидит. Ей тут же всучили стакан с какой-то гадостью. Я так до сих пор и не знаю, как она тогда оказалась в Орехово у нашего костра в час ночи. Гуляла что ли? Или сбежала откуда?

Мы с Гулямом увидели их еще с перемычки. Один даже пытался подавать нам сигналы. Второй лежал, третьего не было видно. Мы поднимались левее и потом выходили траверсом чуть выше. Тут-то мы и увидели третьего, точнее третью...

– Юпитер! Юпитер! Я Юпитер-4! Вышли к пострадавшим. Юпитер! Юпитер!

Юпитер неожиданно откликнулся юлкиным голосом.

– Юпитер-4, я Юпитер. Юпитер-12 просил должить.

Так, значит Пашка теперь Юпитер-12, а свою рацию вместе с позывным он передал Юльке и она теперь работает ретранслятором между мной и им.

Очень мило. А больше никого Пашка не мог на рацию посадить?

– Юпитер, спускаем двух пострадавших на перемычку. Пусть двеннадцатый подносит две акьи.

Они сорвались под самой вершиной и летели по склону, пока один из них не провалился в трещину и задержал остальных. Мысль о том, что это была девушка, юлькина ровесница, я упорно не пускал в свою голову. Ее не то что спускать, откопать и то сил не было. Этих бы живыми донести.

Пока через Юпитера выяснял отношения с Юпитером-12, Гулям обколол обоих и можно было начинать спуск.

Пашкина комнада поднималась медленне, чем нам хотелось бы. Мы успели спуститься с перемычки метров на триста. По леднику процесс пошел быстрее. Вначале тропы нас ждала толпа новичков, я понял, что могу самоустраниться. Земля немного плыла под ногами, и перед глазами мельтешили забавные цветные звездочки. Гулям выглядел не лучше.

Залезая в палатку, заботливо и старательно поставленную пашкиной командой, я пробормотал:

– Пашка.. Юльке скажи, я завтра... В лагерь...

Спускаясь утром в лагерь, я далеко внизу увидел машину, увозящую наших подопечных в Тырныауз . Пашка спал, и я не стал его будить. Гулям попрощался со мной, сел в свой "газик" и уехал вниз. В столовой меня накормили вчерашней рисовой кашей, и я пошел в домик. Hа дверной ручке висел ключ. Он был привязан ремя седыми юлькиными волосами, заплетенными в тоненькую косичку.

Пашка сидел на крыльце КСП и курил, украденные у меня сигареты. Это был третий раз за пять лет нашего знакомства, когда я видел его курящим.

– Севыч, а под третим камином полпачки "Бонда" валялись, не твои случайно?

– Hет, я на Восточном LM курил, а когда ты там был?

– Год назад, с Гулямом и двумя москвичами, ты их не знаешь. Хорошие ребята, из МВТУ.

– И как?

– Валька, москвич, на третьем камине отсыпался. Hичего серьезного, но все-таки... Сдюльферяли.