Хрустальный шар
Шрифт:
– Как это «был»? – сказал я.
– Я оговорился. Это именно Лаварак, вы видели его только что. Очень хорошо держится.
Зазвонил телефон.
– Что-что?! – закричал Грэм. Бросил трубку и побежал к двери. – Господа, быстро, перехват что-то обнаружил!
Мы побежали за ним. За поворотом коридора стоял военный пост.
VI
Маленькая комната была буквально завалена аппаратурой. В углу ревел генератор. За столом, заставленным часами и катушками, от которых во все стороны бежали разноцветные провода, сидели два человека с наушниками
На полке стучал аппарат Морзе, из его латунных зажимов медленно выползала лента, спускаясь на пол.
– Черт побери! – крикнул стоявший, стягивая с головы наушники. Я узнал его: это был старший лейтенант Фолстоун. – Еще чуток, и мы бы его взяли.
– Что произошло? – спросил я. – Откуда шла передача?
– Представьте себе, с завода.
– Не может быть! – Грэм, красный как помидор, подскочил к столу.
Фолстоун пожал плечами, развернул план строений и приложил к нему угломер. Карандашом начертил две красные линии, которые пересеклись на блоке А-1.
– Должен быть где-то там. Точнее не удалось запеленговать, потому что сообщение было очень коротким. Около тридцати знаков.
Я остался в комнате перехвата, а Грэм и несколько людей из охраны отправились в блок А-1. Вскоре они вернулись.
– Вот этот проклятый передатчик, – сказал Грэм и положил на стол плоский сверток величиной с портсигар, завернутый в промасленную бумагу.
Я взял его в руки, он легко открылся. Это был шедевр. Лампы величиной с пальчик младенца, миниатюрные конденсаторы, катушечки.
– Какой-то новый тип, – сказал Фолстоун. – Смотрите, а это что?
В аппаратике был часовой механизм, который вдруг заработал. Фолстоун остановил его пальцем.
– Хитро придумано, черт побери, – вскрикнул он. – Здесь есть проводок с соответствующими метками. Его вставляют в отверстие, и через минуту аппарат начинает автоматически передавать азбукой Морзе текст сообщения. Тому, кто это отправляет, вовсе не нужно находиться рядом при передаче…
– Это я по крайней мере понимаю, – сказал Грэм. Он тяжело дышал и вытирал лоб большим платком.
– Где вы нашли аппарат?
– Он был в распределительном щите, представьте. Какая наглость! Попросту на глазах у всех. Мы поочередно осмотрели все щиты, но аппарат был лишь в одном. Но как он туда попал, минуя наши посты?
– Как-то его протащили. Сообщение зашифровано так же, как и предыдущее?
– Да, – сказал старший лейтенант, – но, видимо, прервано на половине. Наверное, часовой механизм подвел. Это настоящее чудо, что мы его услышали. В соседнем зале находится бетатрон, который во время работы так искрит, что заглушает абсолютно все. Сигнал можно запеленговать на расстоянии ста километров, не меньше.
– Бетатрон перестал работать, потому что из-за перенагрузки сработал главный предохранитель, – сказал Мейкинз. – Я уже узнавал у дежурного электротехника.
Я всматривался в знаки, которые телеграфист записывал на листке бумаги, и меня вдруг озарило.
– Грэм, – крикнул я, – мне нужны ваши люди из шифровального отдела.
Толстяк выглядел расстроенным, но резвости не потерял. Мы вернулись в кабинет, а по дороге Мейкинз спросил меня:
– Думаешь,
двойная система?– Именно, – ответил я.
Не зря я считал его одной из самых светлых голов в министерстве.
В комнате был Гримшо с двумя помощниками. Один из них, с ястребиным носом, в очках с толстыми стеклами, был известным математиком.
– Господа, вы уже пробовали использовать метод подстановки при расшифровке сообщения? – спросил я. – Например, таких слов: изотрон, бетатрон, негатрон, циклотрон, кенотрон…
Гримшо самодовольно кивнул.
– Конечно, пробовали… Окончание «трон» легко удалось бы идентифицировать. К сожалению, попытки ничего не дали. Правда, в первом сообщении два раза встречается сочетание TVC, которое на худой конец можно было бы принять за «тро» или «рон», но четвертая буква отсутствует.
– Те два сообщения передавались через короткий промежуток времени?
– Да. Не знаю в точности, это не наш перехват…
– Этого достаточно, – сказал я. – Думаю, можно попытаться расшифровать. Вы, наверное, не знаете о новом немецком методе параллельной передачи?
Мои слова взбудоражили их. Сидевший Гримшо встал, а Грэм беспокойно заерзал.
– Принцип прост, – сказал я. – Передают на двух разных частотах. Шифровку разбивают определенным способом на две группы букв. Часть передают на одной частоте, остальное – на другой. Таким образом, сообщение, полученное на одной частоте, никак нельзя расшифровать. А вот имея обе части, можно это сделать, даже не зная ключа, хотя это и трудоемкий процесс. Особенно если имеем в распоряжении такое коварное слово, как этот «трон».
– Черт побери, – вырвалось у Гримшо, – это в самом деле новость. Откуда вы это привезли?
– Действительно привез. Вот видите, и в нашем старом Лондоне царит трудовой энтузиазм. Это совсем новая система, о которой мы узнали от виртуозного агента в Германии дней десять назад. Мы не сообщали вам об этом, потому что не предполагали, что нечто подобное будем использовать и у вас…
Специалисты буквально бросились на шифровку. Перья выскочили из карманов и заскрипели по бумаге.
– Пошло, пошло! – закричал математик.
Действительно, не прошло и четверти часа, а сообщение было прочитано.
– Какая наглость, на английском! – проворчал Грэм.
Текст гласил:
«Строится изотрон W235. Фактор разделения r неизвестен. Внутренние лаборатории приступили к изготовлению новых графитовых стержней. Изолирующий замедлитель неизвестен. Коэффициент умножения k больше 1, но все-таки мал. Ежедневно производится, вероятно, 1/200 мг плутония».
Грэм, который, опираясь руками о стол, стоял с открытым ртом, словно хотел проглотить листок с записью, взорвался.
– Неизвестный замедлитель! Неизвестный коэффициент! Радуйся, проклятый англичанин, слава Богу, все еще можно спасти!
– Советовал бы вам отказаться от дурацких шуток, – сказал я. – Мне хотелось бы посмотреть тот сейф, о котором вы так подробно рассказывали.
– Что, сейчас? – спросил Грэм. – Но это же глупо.
– Нет, – ответил я, – это важно. Правда, Том?