Хрустальный желудок ангела
Шрифт:
Я ищу осколки, обрывки, клочки, все, что заключает в себе хотя бы крупицу драгоценного металла – что может воскресить душу и тело. Во мне живут тысячи людей. Некоторых давно уж нет на свете. А во мне они продолжают разговаривать неповторимыми голосами, читать стихи, петь, смеяться, играть на гитаре, праздновать Новый год, танцевать на столе чарльстон – в общем, жить полнокровной жизнью, временами даже счастливой.
Меня интересуют чудеса этой жизни – в зримом и незримом. Таинственные
Такой была актриса Джульетта Мазина, такими были ее Джельсомина и Кабирия у Федерико Феллини. В межцарствии между мирами – враждебном и до потерянности нежном – жила рядом со мной гениальная артистка Рина Васильевна Зеленая.
Ее боготворили все – от академика до распоследнего забулдыги. Как я осмелилась ей позвонить? Восьмидесятилетней актрисе! И зазывать не на заглавную роль в художественный фильм, чего она всегда ждала. А в какую-то детскую телепередачу!
– Здравствуйте, Рина Васильевна, – радостно сказала я. – Как ваше здоровье, как ваше настроение, не согласились бы вы принять участие…
– Здоровья у меня никогда не было, настроение плохое и лучше не будет, – ворчливо отозвалась она. – …А что я должна делать?
– Ну, что-нибудь расскажете веселое и споете, – говорю, наступая прямо на хвост тигру.
– Никогда и ничего такого веселого в моей жизни не было! – сказала она возмущенно. – И до каких, интересно, пор мне самой себе все выдумывать? Сколько ни танцую, пою, говорю – все придумываю сама себе! Я Геннадия Гладкова с 1902 года прошу, чтобы мне песню написал. Ему в одно ухо влетает, в другое вылетает. Кто еще будет в передаче?
– Юрий Энтин.
– Энтот Энтин Очень Энтиллигентен, – продекламировала Рина.
И быстро добавила:
– Это не мое. Можете ему передать, но не ссылайтесь на меня. Скажите энтому Энтину, чтобы сочинил для Рины песню. Или, может, у него уже есть какая-нибудь – завалящая? Чтобы ее назавтра пели все…
Рина Зеленая знала, у кого спрашивать песен. Мало кому удавалось покрыть себя столь неувядаемой славой, как Энтину и Гладкову с их «Бременскими музыкантами», где Олег Анофриев распевал на все голоса недетским тембром: «А кто увидит нас – тот сразу ахнет! И для кого-то жареным запахнет. А кое-что за пазухой мы держим… К нам не подходи-и, к нам не подходи-и-и – а то зарежем!!!»
Я позвонила Энтину, уверенная, что Юрий Сергеевич будет в восторге от моего предложения. Естественно, мы не были знакомы, но мне рассказывали, как Энтин сочинял песню Маркиза для фильма «Достояние республики». Незабываемый эпизод, когда Андрей Миронов в зените своей артистической славы фехтует с пареньком, напевая: «Шпаги звон, как звон бокалов, с детства мне ласкает слух…» В апофеозе там такие слова:
Эх, народец нынче хилый, драться с этими людьми…Мне померяться бы силой с ЧЁРТОМ, чёрт меня возьми!..Но Миронову чего-то не хватало. – Вы, наверное, не дочитали сценарий до конца, – сказал он поэту. – Мой герой кончает жизнь трагически…
Ни слова не говоря, гласит легенда, Энтин удалился на кухню и сочинил последнюю строфу:
На опасных поворотахтрудно нам, как на войне,и, быть может, скоро кто-топропоет и обо мне:«Вжик-вжик-вжик, уноси готовенького…»Миронов молча обнял его. Так же, я думала, Энтин кинется со всех ног выполнять просьбу Рины Зеленой.
– Для Рины? Ни за что! – вскричал он неожиданно.
Старые счеты. В «Золотом ключике» Рина сыграла трехсотлетнюю черепаху Тортилу. Она должна была восседать якобы на огромном листе кувшинки, а на самом деле на резиновой камере от колеса МАЗа. Вода – пять градусов, колесо крутится, качается, кресло с берега подтягивают на веревке, вокруг лягушки…
– И вы хотите, чтобы я туда попёрлась? – возмущалась Рина.
Глядь, она уже плывет по болоту на колесе и поет песню на слова Энтина, которую каждый из нас слышал сто тысяч раз и знает наизусть:
Затянуло бурой тинойГладь старинного пруда…Ах, была, как Буратино,Я когда-то молода.Был беспечен и наивенЧерепахи юный взгляд.Все вокруг казалось дивнымТриста лет тому назад…– Когда по радио на полном серьезе диктор объявляет: «Романс Тортилы. Исполняет Рина Зеленая», я себя чувствую тенором Большого театра, – говорила Рина Васильевна.
Оказывается, жаловался Энтин, в арии Тортилы, имелся пятый куплет.
Слова были такие:
Старость все-таки не радость,Люди правду говорят.Как мне счастье улыбалосьТриста лет тому назад…Шедевр. Огласить эти слова Рина Зеленая категорически отказалась.
Не знаю почему, но уже тогда, в 1982-м, я ее поняла. Но и безутешный Энтин достоин был сострадания. «Романс Черепахи» слышался из каждого окна. Его без конца крутили по радио, показывали по телевизору. И всюду без этого пронзительного четверостишия.
– Я ей человеческим языком объяснял, – бушевал Энтин, – это ж не вы, это че-ре-па-ха! Она и слышать ничего не хочет. Спела без куплета. Теперь его никуда не вставить – и фильм, и пластинка вышли без него.
Что мне было делать? Звоню Рине.
– Песни нет? Энтина нет? И никого, кто написал бы для меня хоть когда-нибудь что-нибудь хорошее, хронически нет? На всем белом свете? Я так и знала…
Все у меня внутри оборвалось от этих ее слов. Будь я не Москвиной, а Бородицкой, сама написала бы для нее песню. Стала бы мыть посуду после обеда и сочинила. Ладно, думаю, скажу хотя бы на прощание что-нибудь хорошее. Как раз мне дали почитать ее «Разрозненные страницы». Кстати, она там пишет:
«…К моим выступлениям на телевидении я до сих пор отношусь с чувством ненормального беспокойства и тревоги. Я совсем не сплю за две недели до и одну неделю после выступления. …Поэтому, когда кому-то придет в голову желание обязательно включить в передачу Рину Зеленую и очень ласковый, обычно женский, голос по телефону просит меня выступить по телевидению, я в первое мгновение трусливо отвечаю: „Нет!“ Потом совесть побеждает страх и заставляет спросить, что именно мне предлагают сделать. И слышу ответ: