Хуан Дьявол 3 часть

– Пожалуйста, замолчи, – просил Хуан, не владея собой. – Твой поступок… Но нет… я не могу принять… Это слишком…

– Почему слишком? Ты отвергаешь волю нашего отца? Нашего отца, Хуан, нашего. Он всегда тебя признавал, как сына. Сотри ярость из своей души. Я никогда не мог сказать тебе последних его слов, когда он просил найти тебя и помогать по возможности. Не оборви смерть преждевременно его жизнь, ты бы рос, как сын, с ним. Как самый любимый сын.

– Нет, Ренато! – отрицал Хуан.

– Сын женщины, которую он очень любил. Подумай об этом, и возможно простишь злость моей бедной матери. Как видишь, она не дала тебе того, что ты заслуживал, заработал, не могу отрицать. Даже Монику ты спас, Хуан. Твоя любовь перенесла ее из Мыса Дьявола, а великодушие – на горы Парнас. Оставь ты ее со мной, ее молодость и красота превратились бы в пепел, как и все, что я любил, как и все, кто меня любил, моя мать и…

Он сжал губы, опустив голову, чувствуя жгучее горькое воспоминание. Затем снова протянул руки к Монике с поспешным выражением:

– Будь счастлива, Моника, пусть тебя осчастливит человек, которого ты любишь, как я хотел осчастливить…

– Ренато! Мой бедный Ренато! – потрясенно шептала Моника.

– Только жалость… Не жалей меня!

– Я лишь хочу поблагодарить тебя, Ренато, от всей души.

– Не стоит благодарности. Я ведь не мерзавец. А теперь, поторопимся и попрощаемся. Я выезжаю на первом же корабле.

– Но ты еще не восстановился, сынок, – пытался остановить его Ноэль.

– Меня восстановит воздух Франции. Благодарю вас, Ноэль и прощайте. Вы всегда были добрым человеком и никогда не сворачивали с пути.

– Пусть Бог благословит тебя! Скажу тебе так, как сказал бы твой отец.

– Ренато, не знаю, что и сказать… – бормотал ужасно смущенный Хуан.

– Ничего не говори. Я восхищался тобой с детства; с детства понимал, что ты сильнее, лучше. Я признавал все твои достоинства. Хотел быть твоим другом. Обстоятельства превратили меня во врага. Наверное, я возненавидел тебя. Но ненавидя, уважал тебя, и если никогда не называл тебя другом, то теперь хочу назвать тебя, даже если это слово прощания, братом…

– Ренато… Брат… – глубоко растроганный, воскликнул Хуан.

– А теперь, обнимемся… – братья сжали друг друга в объятиях, и Ренато проговорил с горькой жизнерадостностью: – Не сжимай так, Хуан Дьявол.

– Твоя рана, Ренато, – тревожилась Моника.

– Не беспокойся, Моника, нет крови. Она зажила и здорова. – Он шагнул, но внезапно повернул голову, снова пожал руку Хуана и посоветовал: – Береги наш Кампо Реаль. Сделай его плодоносным, счастливым и цветущим, как хотел бы наш отец.

ЭПИЛОГ

Новый дом в Кампо Реаль возвышался в дальнем крае цветущей долины, где стоял предыдущий. Неподалеку от ущелья, на освещенном солнцем холме, куда доходили время от времени резкие шквалы морского воздуха. Дом прохладный и светлый, чистый и веселый, маленький, по сравнению со старый дворцом, чьи мраморные руины покрывал дикий вьюнок; просторный, потому что в нем царила искренность и праздник, любовь и покой. Любовь и покой в сердце женщины, ожидающей на балконе, одетом в жимолость; свет в голубых глазах, которые смотрели на прямые дороги, по сторонам которых были колеи траншеи. Ждала тихо, спокойно, без тревоги. Яркие чувственные губы надеялись целовать того, кто не опоздает, изящные чувствительные руки готовились приласкать. Женщина улыбалась, любила, ее любовь была лучом солнца, освещавшим землю и души. Конь, чье присутствие она чувствовала, цокот копыт заставлял биться сердце трезвоном серебряных колокольчиков.

Мужчина сидел на бойком, неспокойном коне, ступавшем по американской земле, твердая рука придерживала поводья, замедляя галоп, словно оттягивая счастье, чтобы еще лучше им насладиться. Взгляд то и дело простирался от одного края до другого. Земля Кампо Реаль уже не земля слуг и господ. На этой изобильной и радостной земле свободные люди зарабатывали хлеб своим трудом. По пути не показывались покорные головы, не склонялись спины слуг. Руки поднимались в приветственном уважении и преданности, а он улыбался, проходя мимо. Улыбался, а неспокойный взгляд поднимался по холму к белому дому, к балкону, покрытому жимолостью, где его ждала любимая женщина.

– Я не слишком опоздал, Моника?

– К моему нетерпению, ты всегда запаздываешь. Но не слишком. У меня жадность ко всем часам, минутам твоей жизни. Знаю, это недопустимо. Я не хочу запирать орла в клетку. Долина Чико и Кампо Реаль для тебя малы. Как я могу закрыть тебя в четырех стенах дома?

– Запри меня еще теснее, Моника, в своих объятиях. Я люблю эту цепь на шее, люблю твой взгляд и целующий рот. Без тебя мне на хватает воздуха, солнца, самой жизни. С тобой я чувствую дух жизни, которая представляет собой борьбу, праздник, работу. Ты вдохновила эти деревни снова стать плодородными и осчастливила людей, которые ее обрабатывают. Сегодня я был в порту и нанял еще работников.

– Неужели? Вернулись те, кто покинул Мартинику?

– Нет. Почти никто не вернулся. Но не важно. Приехали новые люди с более суровых земель. Люди всех рас – черные и бронзовые, желтые и белые – новый металл для плавильных печей нашей родины. Как отрадно смотреть, как возводятся дома в Фор-де-Франс. Скоро у нас будет чистая и радостная столица, возможно, еще красивей Сен-Пьера.

– Сен-Пьер… Ты задумался… Ты что-то еще хочешь рассказать?

– Да. Сегодня уезжает Ренато. Он отдалился от нас, сказав, что немедленно уезжает, но это неправда. Он ждал в одной окрестной усадьбе.

– Ренато… Пусть Бог подарит ему счастье!

Мужчина молча прошел в каюту первого класса уходившего корабля. Высокий, красивый, гордый, в одежде кабальеро, с прямыми и светлыми волосами, но в голубых глазах был напряженный печальный взгляд. Длинные пальцы перебирали в карманах бесцветные, смятые бумаги, почти смытые водой, на которых еще виднелась печать губернатора и подпись Папы. Медленным и спокойным жестом он зажег спичку и приблизил ее к скомканным бумагам. Рука задержала горящие бумаги в воздухе и бросила их в беспокойные воды.

Корабль проходил рядом с развалинами Сен-Пьера, оставляя позади каменный выступ возвышающегося маяка, а нос корабля в открытом море торопил ход. Стоя у ограждений каюты, Ренато смотрел на удалявшуюся землю. Он устремил вверх взгляд, глаза посмотрели на вершину вулкана, молчаливого, мрачного, мертвого и спящего, возможно, как на символ, или угрозу. Он подумал о Монике и Хуане. Ясные глаза помрачнели, но взяв волю в кулак, он отвернулся и направился в освещенный салон, оставив позади землю, медленно исчезавшую из вида.