Худеющий

Каждое ребро выделялось отчетливо и рельефно, ключицы — кости, обтянутые кожей, выпирали кости скул, подбородка, самой груди, живот был впадиной. Ноги худо-бедно выглядели сносно — они у него никогда не были толстыми, и плоть покрывала кости, но выше поясницы Билли превращался в ходячий скелет.

«Сто фунтов», — подумал он. — «Достаточно, чтобы из шкафа вышел скелет. Теперь ты знаешь, как хрупка грань между тем, что всегда принимал как само собой разумеющееся. Пока что ты сойдешь за нормального, когда одет. Но через сколько времени на тебя и одетого будут смотреть так, как сегодня глядел гарсон на раздетого? Через неделю? Через две?»

Голова болела сильнее, и хотя раньше ему хотелось как следует поесть, он лишь кое-что поклевал из своего ужина. Ночью спал плохо и проснулся рано. Когда одевался, мелодий уже не насвистывал.

Он решил, что Кирк Пеншли и сыщики Бартона были правы: цыгане будут стараться держаться ближе к побережью. Летом в штате Мэн жизнь бурлила именно на побережье из-за притока туристов. Они съезжались купаться в слишком холодной воде, загорать (хотя дни бывали туманными с моросящими дождями, но туристы забывали об этом), есть лобстеров и моллюсков, покупать пепельницы с изображениями чаек, ходить в летние театры в Огунквите и Брунсвике, фотографировать маяки в Портленде и Пемакиде или же просто послоняться по таким городкам, как Рокпорт, Кэдмен и, конечно же, Бар Харбор.

Туристы располагались вдоль побережья, а потому там же находились и доллары, которые они отсчитывали из своих бумажников. Там же будут и цыгане, но только где именно?

Билли просмотрел список по меньшей мере полусотни прибрежных городов, потом спустился вниз. Бармен оказался импортированным из Нью-Джерси, который ни о чем, кроме Эсбурн Парка не слыхал. Удалось найти официантку, которая прожила всю жизнь в штате Мэн и была знакома с побережьем, а также не прочь поболтать об этих краях.

— Я разыскиваю кое-каких людей и уверен, что они где-то на побережье, но не в самых изысканных местах. Скорей, пожалуй… м-м…

— В городке типа «хонки-тонки»-салунов? — спросила она.

Билли кивнул.

Она склонилась над списком.

— Олд Оркард Бич, — сказала она. — Это уж самый, самый «хонки-тонки» из всех, самый бесшабашный городок. Нужно иметь три головы, чтобы за всем уследить там.

— Еще какие?

— Вообще-то, все прибрежные города в летний сезон становятся немного «хонки-тонки». Ну, например, Бар Харбор. Все, кто слыхал о нем, считают, что Бар Харбор должен быть городом, что называется Риц — шик и блеск, солидная роскошь, богачи в «Роллс-Ройсах».

— А что, он не такой?

— Нет. Скорее Френчмен Бэй, но не Бар Харбор. Зимой это сонный городишко, где самое большое приключение — отправление ежедневного суденышка в десять двадцать пять. Но летом Бар Харбор — сумасшедший город, вроде Форт Лодердейла весной: полно народу, всякого жулья и хиппи. Там можно встать на берегу, вдохнуть полной грудью, и словишь кайф, если ветер дует от Бар Харбора. Главное развлечение до праздника Дня Труда это уличный карнавал. В общем-то, мистер, все городки побережья приблизительно в этом духе, но Бар Харбор пожалуй, возглавляет список. Иногда я ездила туда в июле или в августе, просто поболтаться, развлечься. Больше не езжу — возраст уже не тот.

Билли не сдержал улыбки: официантке на вид было года двадцать три. Он дал ей пять долларов, а она пожелала ему приятно провести лето и найти своих друзей. Билли кивнул, но впервые не почувствовал энтузиазма от такой возможности.

— Хотите небольшой совет, мистер?

— Да, — ответил Билли, полагая, что она скажет, с какого места лучше всего начать, хотя это он для себя уже решил.

— Вам надо малость поправиться, — сказала она. — Ешьте «паста». Моя мама вам то же самое посоветовала бы. Побольше «паста», и прибавите несколько фунтов веса.

Конверт «манила», открывающийся с торца, полный фотографий и информации об автомашинах, прибыл к Халлеку на третий день в Южный Портленд. Он медленно перебрал все снимки, осмотрев каждый. Вот молодой жонглер. Его тоже звали Лемке. Сэмюэл Лемке. Он открыто смотрел в объектив камеры, готовый к развлечениям и дружбе, равно как и к ссоре и гневу. А вот и прекрасная девушка, установившая мишень и стрелявшая в нее из рогатки, когда прибыли полицейские. Да, она была действительно хороша, Халлек не ошибся, когда смотрел на нее издали в парке. Ее звали Анжелина Лемке. Он отложил ее снимок рядом с Сэмюэлом Лемке. Брат и сестра. Внуки Сюзанны Лемке? Правнуки Тадуза Лемке?

Пожилой мужчина, раздававший рекламные листовки, — Ричард Кросскилл. Другие Кросскиллы носили разные имена — тоже семейство. И еще Стэнчфилды, Старберды, еще несколько Лемке. И затем… ближе к концу…

Это он! Глаза в сети морщин были темными и умными. Через голову — платок, повязанный на левой щеке. В потрескавшихся губах — сигарета. Нос — мокрый распахнутый ужас.

Билли смотрел на фотографию как загипнотизированный. Что-то знакомое было в облике старика, какая-то неуловимая связь с чем-то привычным. Потом вспомнил. Тадуз Лемке напомнил ему стариков из рекламного ролика грузин из России, куривших сигареты без фильтра, пивших водку и доживавших до невероятного возраста: сто тридцать лет, сто пятьдесят, даже сто семьдесят.

По глазам Тадуза Лемке виден был древний возраст. В них Билли приметил познания, перед которыми двадцатый век выглядел как тень, и содрогнулся.

В тот вечер он взвесился. Весы показали 137.

18. ПОИСКИ

«Олд Оркард Бич», говорила официантка, «это уж самый „хонки-тонки“ из всех, самый бесшабашный городок». Клерк в регистратуре с этим согласился.

С тем же согласилась и девушка в туристическом бюро в четырех милях дальше по шоссе, хотя не стала употреблять столь неформального выражения. Билли повернул арендованный автомобиль в сторону Олд Оркард Бич, находившийся милях в восемнадцати к югу.

Движение стало плотным, машины еле плелись бампер в бампер. На них были в основном канадские номера, а по вместительности многие из них, наверно, могли бы перевезти целую футбольную команду. Большинство людей в машинах и шагавших пешком по обочине были раздеты до минимума, разрешенного законом, иногда — меньше минимума: бикини ниточкой с нашлепкой, плавки-гульфики, много блестевшей обнаженной плоти.

На Билли были надеты джинсы, белая летняя рубашка с открытым воротником и спортивный плащ. Он сидел за рулем в закупоренной машине и потел, хотя кондиционер включил на всю катушку. Он помнил изумленный взгляд гарсона отеля и решил не раздеваться, как прочие, даже если туфли промокнут от стекающего пота.

Миновав соленые пустоши, пару десятков рыбацких будок, где ловили лобстеров, весь медленный поток машин повернул к району летних домиков, стоявших в тесноте бок о бок. Почти раздетые люди сидели перед своими жилищами, что-то ели, читали романы в бумажных переплетах или тупо глазели на сплошной поток автомобилей.

«Бог мой», подумал Билли, «да как они переносят вонищу из этих выхлопных труб?» В голову пришло, что им даже нравится. Может быть, просиживают именно здесь, а не на берегу, потому что запах напоминает им о доме.