Художники

Бабушка встречает гостей на пороге фанзы. Она поцеловала дочь, внуков и дала каждому мальчику пригоршню леденцов. Видно, бабушка была всему дому голова. В доме ее понимали с полуслова. Она держала дом в строгости необычайной и не баловала детей похвалами, как, впрочем, и взрослых. И вот что интересно: даже мама, всегда такая самостоятельная и твердая, будто бы становилась меньше в присутствии бабушки и казалась не просто уступчивее, сговорчивее, но и непривычно более робкой, не такой уверенной в себе, как обычно. Но с детьми бабушка была много добрее и мягче, чем со взрослыми. Когда взрослые отчитывали детей, бабушка осторожно брала ребенка под защиту:

«Ничего, ничего, на первый раз мы ему простим, а впредь он будет умнее...»

Лодка медленно сдвинулась с места. Видно, канал был рукотворен, однако построен в незапамятные времена — древняя дорога Китая. Неширок канал — едва ли не в ширину лодки, три-четыре метра. Через правильные расстояния полоса воды перехвачена живой изгородью, образуя своеобразные прямоугольники. Упираясь в живую изгородь, лодка заставляет изгородь сгибаться, а преодолев — принять прежнее положение.

Старик, налегший на весла, приметил, что живая изгородь заставила приглядеться и гостя.

— Китайская... мудрость! — засмеялся он, — У каждого хозяина — своя рыба!.. Чтобы она не уходила к соседу, поставили зеленый забор: он и лодке но мешает, и бережет рыбу!..

Старик продолжал ухмыляться китайская мудрость, которую он рад пояснить, привела в доброе состояние духа и его. Налегая на весла, старик приподнимался, оглядывая поля, — тут был знойный март, не то что в Пекине, В поле было много народу: кое-где уже снимали ранние овощи — зеленый лук, редис, репу...

В полдень выстлали дно лодки свежей травой, вымыв ее в пруду, накрыли небогатый стол — рис с креветками, сыр, конечно, зеленый лук, который купили тут же. Старик нахваливал еду, подмигивая сыну, улыбаясь смотрел на меня — не часто ему приходилось везти русского, да к тому же русского, который едет к Лу Синю в Пинцяо!..

Мы прибыли в Пинцяо, когда мартовское солнце, еще более оранжевое, чем утром, невысоко встало над западной окраиной неба. На пристани нас ждала половина деревни — знак гостеприимства. Вот так ватагой, предводительствуемые стариком лоцманом, пошли к дому Лу Синя. И в самом деле, дом с бамбуковыми шторами — ярко-желтыми, заметно утратившими велень свежего бамбука, за плечами дома маячила тьма лет... Прежде чем войти в дом, оставалось, как это принято здесь, поклониться ему в пояс. Прежде это сделал старик, потом я... Низкий поклон дому, поклон Лу Синю, его первородству, всему великому и святому, что лежало у первоистоков писателя...

У этого рассказа есть свой эпилог, датированный нынешним, 1986 годом. В мае был в Японии, выкроив день, съездил в Сендай, лусиневский Сендай... Был в доме, где жил Лу Синь, обошел большие и малые апартаменты медицинского училища, где великий китаец учился, видел авторов фундаментального труда, вышедшего в свет уже в наши дни, — «Лу Синь в Сендае» и привез солидный фолиант в Москву. Тот факт, что советский человек, явившись в Японию, приехал в Сендай, чтобы прикоснуться к Лу Синю, произвел впечатление — в группе тех, кто показывал мне лусиневский Сендай, группе неожиданно большой, можно было рассмотреть и сторонников советско-китайской дружбы. Быть может, к сказанному имеет отношение такая подробность: откликаясь на заметку о посещении лусиневских мест русским литератором, которую напечатала сендайская газета, местный житель, пожелавший остаться неизвестным, прислал мне альбом с гравированной панорамой древнего Сендая. Человек, передавший мне альбом, ограничился словами: «В благодарность за Лу Синя».