Хуже не бывает

Сьюзан хлопнула его по плечу.

– У меня с Лиландом тоже все пошло под откос, – бодро сказала она. – Еще одно совпадение! И с какого откоса ты свалился? С Беверли-Хиллс?

– И сколько вы, парни, встречались? – с набитым ртом встряла с другого конца стола второстепенная телезвезда.

– Господи, я не думал, что это будет групповое обсуждение, – простонал Харви, схватившись за голову.

– Но все-таки, сколько? – повторила Сьюзан глядя на него с самым жизнерадостным видом, на какой только была способна.

Харви сосредоточенно нахмурился, барабаня пальцами по столу:

– Хм-м. Ну не знаю… Месяца два, кажется. По крайней мере, до Рождества, когда он уплыл на своей яхте, и я… – Он вдруг замолчал и посмотрел вокруг. – Вот и все. Это все, что я могу вам рассказать. – Он отбросил темную челку с мальчишеского лица. – Это становится слишком похоже на дневное ток-шоу.

Сьюзан рассмеялась, но в глазах ее смеха не было.

– Прошу прощения. Мы должны прерваться на заставку.

– И мы еще вернемся, – добавил Харви.

– Ох… боюсь, нам снова придется прерваться. – Сьюзан повернулась к Теду в отчаянной надежде, что он придет на выручку.

Марк Фогель, сценарист и продюсер популярного сериала, действие которого разворачивалось в редакции газеты в Вашингтоне, прибыл на вечеринку как раз к десерту.

– Извините, извините, извините, извините, все эти вечные изменения в последнюю минуту в завтрашнем сценарии. – Он беспомощно пожал плечами. Ему приходилось нелегко, но он должен довести дело до конца – как прима-балерина должна дотанцевать партию Жизели.

Очки с толстыми стеклами, скрывая его красивую актерскую внешность, подчеркивали более чем не актерский ум. Марк исподволь и безо всяких усилий отвлек вечеринку от частично удавшейся опеки Сьюзан и взял в свои собственные умелые, перепачканные чернилами руки.

– Что я пропустил? – спросил он, подгребая к себе печенье и усаживаясь рядом с хозяйкой, на чьей с готовностью подставленной щеке запечатлел поцелуй. – Все уже закончилось? Или только начинается? – Затем, откусив печенье, он посмотрел по сторонам, интересуясь, у кого хватит духа и таланта ответить.

Сьюзан охотно бросилась в драку – а кто мог ее остановить? Да и была ли драка?

– Как вы, несомненно, догадались, до вашего прихода мы говорили только о вас. Наш хозяин только закончил рассказ о вашем детстве, когда вы еще не были таким мудрецом, но уже выказывали явные признаки истинного гения. Кажется, когда вы появились, мы как раз дошли до вашего образования. – Сьюзан внимательно смотрела на него, произнося все это, отчасти желая, чтобы он оценил ее блистательное остроумие, но в то же время надеясь, что он не поймет, что она этого хочет. – Еще были несколько тостов, одна песня и немного шума, – беспечно добавила она, разбрасывая вилкой салат, чтобы продемонстрировать своему кавалеру отношение почти ко всему на свете, будь то еда или мужчины.

Сценарист посмотрел на нее со снисходительным интересом.

– Превосходно, – высказался он, кивая и жуя. – Или, как говаривали рыцари Круглого стола, «неплохая вышла драчка». – Затем он перевел взгляд на хозяина. – Где ты прятал эту штучку, Дебеккер, скрывал от меня, а?

– Вы не знакомы? – Тед удивился, подняв брови так высоко, насколько смог. – Я поражен. – Он показал рукой сперва на нее, потом на него: – Марк Фогель, познакомьтесь, это Сьюзан Вейл.

Теперь настала очередь Марка поднимать брови.

– А, актриса из старых глупых фильмов. Сьюзан нахмурилась.

– Боюсь, ныне в отставке. Теперь я стригу газоны и иногда веду ток-шоу на задворках кабельного телевидения.

– Все кабельное телевидение – задворки, – напомнил ей Марк, помахав рукой и продолжая жевать.

– Разумеется, оно получает жесткую «фи»-классификацию, – сказала Сьюзан. – Тем не менее нужно как-то сводить концы с концами, раз уж я не могу спрятать их в воду.

Марк молча внимательно посмотрел на нее, слегка прищурившись.

– Забавно, – заключил он, затем показал на французские двери, слегка склонив красивую голову: – Сигарету?

Сьюзан кивнула, они поднялись и направились на веранду, чтобы удовлетворить свою склонность к неполиткорректному нынче пороку.

– Полагаю, это конец для всех оставшихся, леди и джентльмены, – рассмеялся Тед. – Думаю, я никогда не чувствовал себя настолько лишним с… со дня свадьбы.

– Не лишним, Дебеккер, – заверил его Марк, – а очень нужным всем нам, верно, ребята?

Остальные гости забормотали, соглашаясь, по крайней мере, так решила Сьюзан, поэтому теперь можно было сосредоточиться на начатой работе. Она решила влюбить в себя Марка, эта любовь наладит всю ее жизнь, он станет тем мужчиной, которого, как она была уверена, не существует в природе. Тем, кто сможет войти в ее жизнь и не будет отвергнут ею, и волшебным образом даст ей почувствовать себя уважаемой и остроумной. А еще стройной.

– Мне кажется, эта шутка ниже вас, – сказала Сьюзан, когда Марк поднес зажигалку к ее сигарете. – Я хочу сказать, что сейчас споткнулась о какую-то непродуманную ремарку, которая, кажется, была вашей.

Марк молча кивнул, прикуривая.

– Послушайте, мы уже забыли, верно? Считайте это водоразделом, вроде этой гребаной двери.

Дым вырвался из его рта большим, благодарным облачком, запоздалый беглец из алчных темных легких.

Возможно, причина в том, что Сьюзан еще не отошла от удачного опыта с Дином Брэдбери, поэтому столь самоуверенно повела себя с Марком в тот вечер, а может, в том, что она сократила дозу вызывающих нерешительность лекарств. Она не просто заставит Лиланда сожалеть, что он ее бросил, она заставит его раскаиваться. Он будет вечно каяться, просыпаться каждый день с раскаянием, поселится на улице Вечного Сожаления.

Вообразите себе потрясение и ужас Сьюзан, когда, несмотря на легендарный статус подающего надежды кокаиниста и бабника «а-ля Дин Брэдбери», Марк не слишком вежливо дал отпор ее не слишком искусному соблазнению.

Значит, это правда. Ее нейтрализовала современная медицина. Они забрали у нее все лучшее. Когда-то, до лечения, она произвела бы впечатление на такого, как Марк Фогель, наверняка. Но они обесцветили ее некогда яркое оперение, остудили яростный поток, владевший ею, и превратили ее в нечто заурядное. Просто еще одно «когда-то» симпатичное личико. Ее скотч обратился в молоко, даже хуже, в соевое молоко. Ее шелк стал хлопком, бриллианты – кристаллами циркона. Вся магия исчезла. Белый кролик сбежал. Теперь, когда она говорила: «Ничто не заставит меня засучить рукава», – она действительно подразумевала ничто.