Хвала и слава. Том 1

— Что случилось? Да ты в своем уме? — спросила Дося раздраженно.

— Дядю сегодня днем арестовали. У нас обыск, — сказала «Жермена» самым обычным тоном.

— Во имя отца и сына… — прошептала, бледнея, Дося. — А что случилось?

— Откуда я знаю? Пришел там какой-то и сказал. А сейчас дворничиха не пустила меня наверх: жандармы, говорит, пришли, обыск делают.

— Какие еще жандармы, теперь нет жандармов.

— А я что, разбираюсь в этом?! Пришли — и все…

— О боже мой… — заломила руки Дося. — Что теперь Янка будет делать?

— Вот-вот… — прошептала «Жермена». — Что теперь делать?

Голомбек, заинтересовавшись их разговором, подошел к клетушке.

— Что случилось? — спросил он. — У вас обеих такие лица…

— Ничего, ничего, — быстро ответила Вевюрская и тайком подмигнула Яде, чтобы та помалкивала.

В эту минуту наверху раздался гром аплодисментов, и сразу же по мраморной лестнице волной хлынула публика. Все неслись, как будто спасаясь от преследования, у каждого мужчины на пальце болтался медный номерок. Вестибюль вдруг захлестнуло людским половодьем, хотя наверху еще гремели аплодисменты. Возле гардероба скопилась толпа, началась даже легкая давка.

У Доси, когда она брала первые номерки, руки так и прыгали, и она хватала не ту одежду. Толпившиеся у вешалок люди теряли терпение.

— Побыстрее, милая, побыстрее! — Кричали ей.

— Сейчас, сейчас, сейчас! — откликалась Вевюрская и совала кому-то в руки чужое пальто.

— Да сюда же, сюда!

«Жермена», на шаг отступив от барьера, терпеливо выжидала, пока кончится вся эта толчея. Людей это раздражало.

— Что вы тут стоите? И без того тесно, — проворчал высокий худой господин.

— Значит, надо, если стою, — отрезала она. — Voila!

Господин окинул ее удивленным взглядом.

Сыновья Голомбека вышли из зала довольно поздно, но зато с лестницы помчались как ураган. Оля сказала мужу:

— Побудь с детьми, я получу пальто.

Анджей молча схватил отца за руку. Ему столько хотелось рассказать, и слова все сразу так просились на язык, что в первую минуту он не мог произнести ни звука. Антек опередил его:

— Панна Эльжбета пела, как ангел! И пан Губе был.

— А Губерта не взял с собой, — выпалил наконец Анджей. — И еще сказал, что Губерт пошел к товарищу. А это вовсе и неправда. Зачем он врет?

— Потому что боится Злотого, — буркнул Антек.

— Мальчики, не говорите глупостей, — заметил с улыбкой Голомбек.

— И вовсе это не глупость, папа, — дергал его за руку Анджей. Он уже пришел в себя и теперь не давал Антеку вставить ни слова. — Это же правда, чистая правда. А содовую воду продавала девушка с прической, как у тети Михаси.

Тетя Михася не разрешала мальчикам называть себя бабушкой.

— Только волосы у нее светлые, — серьезно заметил Аптек и вновь зарумянился, как только он один умел.

Подошла с пальто Оля.

— Ну как? — спросил Франтишек.

— Замечательно, — сказала Оля, и вдруг на глаза ей навернулись слезы. Так она и стояла, беспомощно, с детскими пальтишками на руке. Франтишек сделал вид, что не замечает ее волнения.

— Ну дай же я тебе помогу, — только и сказал он, не глядя ни на нее, ни на мальчиков.

Оля всегда чувствовала, что муж не очень одобрительно относится к тому, что она берет мальчиков в театр, теперь же, когда она впервые повела их в филармонию, недовольство Франтишека проявилось еще отчетливее. Он явно расценивал это как стремление уйти от него в ту область, которая была ему чужда. Музыка была для него чем-то недоступным, и его раздражало, что жена питает к ней такое пристрастие. Оля поняла это и теперь хотела как-то задобрить мужа.

— Жаль, что тебя не было, мы тут столько знакомых встретили. Губе спрашивал о тебе…

— И Злотый тоже, — с иронией вставил Антек. — Говорил, что он тебя знает.

— Конечно, знает, — сказал Голомбек. — И я его знаю как облупленного.

Януш и Зося простились с друзьями в артистической и молча направились по лестнице в гардероб. Здесь их догнала Билинская.

— Вы не идете к Ремеям? — спросила она.

— Нет, Зося очень устала, — сказал Януш.

— Тогда зайдите ко мне перед сном на чай.

Зося знала, что «чай» этот нужно понимать буквально, и с грустью взглянула на Януша.

— Ну разумеется, — ответил тот, — зайдем. — И, нагнувшись к Зосе, шепотом добавил: — Текла наверняка даст нам что-нибудь поесть.

Внизу они наткнулись на Шушкевичей. Пани Шушкевич схватила Януша за плечо. С той поры, как ей наконец удалось выйти замуж, она стала ужасно романтичной и так и вынюхивала, не пахнет ли где любовью.

— Quelle femme charmante que cette madame Rubinstein! — сказала она. — Vous 'etiez amoureux d’elle `a Odessa, n’est-ce pas? [99]

99

Очаровательная, женщина эта мадам Рубинштейн! Вы ведь были влюблены в нее в Одессе, да? (франц.).

Старый Шушкевич кашлянул и прикрыл ладонью белые усы. Зося не выносила его, он слишком живо напоминал ей о продаже Коморова.

— О, для меня это неожиданная новость, — засмеялась она, обращаясь к Янушу. Тот пожал плечами.

Тут к ним с шумом и громом подлетел Адась Ленцкий и принялся целовать ручки «тете Шушкевич» и «пани графине». У него была отвратительная манера выкрикивать титулы и звания.

— Я хотел бы на днях поговорить с вами, пан граф, — обратился он к Янушу.

После разговора в артистической Януша не очень-то интересовали дела, в которые мог посвятить его Адась. Наверняка опять предложит какую-нибудь аферу вроде тех комбинаций, что племянник Шушкевича упорно подсовывал ему, отнюдь не смущаясь постоянными отказами.

— Относительно дела моего шурина Гольдмана, — добавил Ленцкий.

Старый Шушкевич недовольно поморщился.

— Здесь — и вдруг говорить о делах, дорогой мой Адась! — заметил он Ленцкому.

— Что ж поделаешь, пан граф просто неуловим! — сказал Пшебия-Ленцкий и столь же шумно распрощался.

Дося с минуту не подавала им пальто, так в нерешительности и стояла с номерком в руке и смотрела на Януша, не зная, сказать ему или не говорить. Но тут «Жермена» сделала шаг и прикоснулась к локтю Януша. Зося встревоженно взглянула на мужа.