Хвала и слава. Том 1
Шрифт:
— К нам на улицу Чацкого отсюда недалеко, — сказала она, — пройдемся пешком.
Был один из тех прохладных, но погожих вечеров, какие случаются ранней осенью. У Лиевского ярко светились окна и кто-то со звоном захлопнул стеклянную входную дверь. Костел Святого Креста сейчас был черный, высокий и словно бы глухой. Они пересекли пустынную в эти часы мостовую Краковского предместья. Оля была ростом намного ниже Франтишека. Подняв глаза, она видела его крупное, полное лицо, красивый профиль, выпуклый голубой глаз; голову он держал как-то странно, немного запрокивув ее, словно птица, уснувшая
Она подняла голову и спросила:
— Скажи, я очень недобрая к тебе?
Не меняя шага и даже не посмотрев на нее, Голомбек равнодушно ответил:
— Недобрая? Что ты, Оля! Ты очень добра ко мне.
Они молча прошли по улице Траугутта и свернули на улицу Чацкого. Оля с трудом поднялась на второй этаж, они позвонили, и тетя Михася, в папильотках и чепце, открыла им.
— Знаете, — сказала она, — к Эвелине приехал Козловский из Пустых Лонк, она уже может возвращаться туда.
— А имение сильно разрушено? — спросил Голомбек, снимая пальто.
— Нет, скота, правда, осталось не больше половины, да и мебель растащили. Но все остальное в порядке. Эвелина собирается завтра же ехать.
— Жаль, — сказала Оля, — нам так хорошо было с тетей Эвой. Она уже спит?
— Нет, не сплю, — послышался голос Ройской, и она тут же вышла в переднюю.
— Вот и прекрасно! — воскликнула Оля. — Выпьем чаю все вместе.
В столовой сразу же стало весело. К Оле снова вернулось хорошее настроение, но больше всех радовалась Ройская. Оля рассказала, что встретила в театре Спыхалу. Ройская вздохнула.
— Боже мой, о чем думает этот молодой человек? Зачем ему вся эта история с Марысей?
— И правда, — покачала головой тетя Михася, — какое это должно быть огорчение для его родителей.
Голомбек, которого эта тема раздражала, вдруг рассмеялся.
— Откуда вы знаете, мама? Может быть, наоборот, родители Спыхалы видят в этом великую честь.
Оля снова покраснела.
— От Валерека нет никаких вестей, — сказала Ройская. — Наверно, все время в походах, фронт ведь.
— Ну, это не сегодня-завтра кончится, — с облегчением сказал Голомбек.
И только когда они оказались наедине в своей комнате, Франтишек вернулся к вопросу, который задала ему Оля на улице.
— Почему ты считаешь, что недобра ко мне? — спросил он, присаживаясь на кровать.
Оля расчесывала волосы перед зеркалом.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что ты в обиде на меня.
— В обиде? Что ты! Это тебе должно быть обидно, что я такой глупый, что сплю в театре, ничего не понимаю, не умею поддержать разговор, как выражается твоя мамаша. И что я мужицкий сын. Я понимаю, ты относишься ко мне со снисхождением.
— Вот поэтому я и думаю, что недобра к тебе.
— Пойми, это я во всем виноват, не следовало мне жениться, коли я знал, что ты не любишь меня. А тут еще мое происхождение… Матушка моя ежедневно приезжала в Варшаву из Бартодзеев с бидонами молока. Когда она определила меня к кондитеру, ей казалось, что она райскую птицу
за хвост поймала. А ты…— Что я?
— Ты все-таки шляхтянка.
Оля рассмеялась:
— Ну уж и шляхтянка… в дырявых башмаках.
— Нет, не следовало мне жениться, коли я знал, что ты не любишь меня.
— Это правда, — вздохнула Оля.
— Вот сейчас ты действительно недобрая, — спокойно и незлобиво сказал Франтишек, — а вообще-то нет. Помнишь наш разговор сразу после свадьбы?
— Помню. Я и тогда нехорошо поступила. Не имела я права выходить за тебя только из-за того, что Спыхала предпочел мне Марысю. Я обманула тебя, а ты меня не обманывал.
— Я всегда говорил, что люблю тебя. Ну и…
Оля отвернулась к зеркалу.
— Ну и… любишь?
— Конечно, — пожал плечами Голомбек.
Оля подошла к нему и обняла его за шею.
— Ты очень добрый человек, — сказала она.
— Глупый только, — вздохнул Франтишек.
— Очень добрый…
Она села рядом с ним, обхватила рукой его плечи и спрятала лицо на его широкой груди. Голомбек услышал, что она плачет.
— Оля, детка моя, — сказала он, — не плачь, тут я тебе ничем помочь не могу.
— Это правда, — всхлипывала Оля, — правда, что я к тебе недобрая.
Часа через три после этого разговора Франтишек постучал в дверь к теще.
— Мама, — сказал он, — разбудите прислугу, пусть бежит за Рушовской. У Оли начались схватки. Немного преждевременно. Я позвоню по телефону Заборовскому, чтобы он немедленно приехал.
Тетя Михася моментально вскочила. Побежала на кухню и, разбудив служанку, послала ее на Слизкую за акушеркой:
— Возьми извозчика, Агнися, — крикнула она ей вслед, — да поторапливайся!
Когда мать вошла в спальню, Оля сидела, съежившись, в постели. Взмокшие от пота волосы стояли торчком, розовое одеяло она подтянула к самому подбородку, будто ее трясла лихорадка. Франтишека в комнате не было — он звонил по телефону.
— Боже милостивый, — проговорила Сенчиковская, — ведь еще не время. Может, тебе только показалось?
— Нет, мама, не показалось. Уже дважды были очень сильные боли. К тому же я могла ошибиться в подсчетах.
— Но доктор определил, что это произойдет только в ноябре.
— Врачи всегда ошибаются.
Вошел Франтишек.
— Доктор велел позвонить, — сообщил Голомбек, — лишь когда наступят скатывающие боли.
— Что значит скатывающие боли? — спросила Оля.
— Эх ты, неуч, — сказала тетя Михася, — схватывающие, а не скатывающие. Ты ослышался.
— Может быть, и схватывающие, — вздохнул Франтишек, — я в этом не разбираюсь.
— Послушай, Франтишек, — сказала тетя Михася, — нужно подготовить комнату. Прежде всего давай передвинем кровати. Оле лучше рожать на твоей.
Они принялись за работу, Олю била нервная дрожь; натянув на себя одеяло, она хмуро следила за хлопотами матери и мужа. Они вытащили на середину комнаты кровать Франтишека, остальную мебель сдвинули к стенам, и тетя Михася все покрыла простынями. Кровать покрыли белой клеенкой, а поверх нее тетя Ми-хася постелила чистую льняную простыню, сменила пододеяльник и положила в изголовье невысокую, плоскую подушку.