Хьюстон, у нас проблема

И тут за спиной у меня послышалась сирена.

Я послушно съехал на обочину, потому что «Скорую помощь» конечно же нужно пропустить. Только вот это была никакая не «Скорая», а вовсе даже машина дорожной полиции, и остановилась она прямо передо мной, а я, как идиот, вместо того чтобы бросить дурацкий мобильник куда-нибудь – куда угодно: под сиденье, под куртку, на пол, – просто сидел и ждал.

Из машины вышел полицейский и сразу направился ко мне.

– Сержант Понятовский! – представился элегантный товарищ в мундире. – Попрошу выключить двигатель и предъявить документы.

Я неудачник, неудачник, неудачник! Просто даже не верится!

– Я что-то нарушил, командир? – спросил я покорно.

– Вы разговаривали по телефону во время движения. И кроме того – можете взглянуть на показания радара. Вы едете по жилому району.

Я взглянул на радар – никаких домов там не было видно. Осмотрелся по сторонам – жилым этот район не был, но это точно был район Песочного.

– Понятно, командир, но…

– Что ж, придется выписать штраф. Машина ваша?

– Друга. Потому что…

– А… Друга… – мундир покивал с сочувствием. Оно и понятно. Я не тяну на такую машину. – А ваш друг тоже ездит со скоростью девяносто километров в час там, где не положено?

– Проклятье! – меня замкнуло. – Ради бога, у меня сегодня такой день с самого утра, что вы себе просто не представляете!

– Я уж вижу, – ответил полицейский и взглянул на меня с презрением. Он окинул меня взглядом всего и задержался на моих ушах.

Было без десяти семь.

Я провел рукой по волосам, все еще влажным, чувствуя, что голова у меня скоро станет стеклянной от мороза, окно-то в машине было открыто, и около уха вдруг нащупал какую-то мерзость. Скользкую. Я посмотрел на свою ладонь – и меня затрясло от отвращения, причем так натурально, что полицейский уставился на меня с интересом. На пальцах у меня осталась зеленая, гадкого вида сопля – от той чудесной цветочной водички, которой окатила меня Серая Кошмарина. Ну, какая хозяйка – такие и цветочки.

– Развлекались вчера? – спросил полицейский, и в его голосе я не услышал понимания.

– Клянусь всеми святыми… – начал я, но он меня перебил:

– Стоп. Давайте-ка права, и штраф сейчас выпишем.

– Твою мать! – вырвалось у меня, и вот теперь он взглянул на меня доброжелательно. – Тогда сначала наденьте на меня наручники!

Я вышел из машины и протянул ему руки – как делают в американских боевиках.

– Сначала оказалось, что я телефон забыл в машине, будильник разбудил мою соседку, которая облила меня вот этим говном, – я вытер руки о штаны, ибо все еще не исключал возможности немедленного заковывания меня в кандалы. – Машина сдохла, потому что я не выключил свет, друг вот дал свою машину, потому что у меня съемки в Магдаленке, а на такси денег нет, по телефону я не разговаривал, а эту смску мне какой-то придурок прислал, а я испугался, что что-то с матерью, а тут, вот сами прочитайте, предупреждение от полиции, – я прочитал сообщение и сунул телефон под нос сержанту. – А у меня сегодня день рождения!

– Роберт, иди сюда! – крикнул своему напарнику обрадованный сержант. – Ты не поверишь! Тут реально прикол!

Пан Понятовский и его напарник Роберт еще раз вслух прочитали смску, и их это так сильно развеселило, что они даже машины, проезжающие мимо с нарушением скорости, не стали останавливать.

А вот мне было совсем не до смеха. Я стоял на обочине как истукан.

Время!

Уже точно есть семь!

И я уже опоздал.

– Весело у нас денек начался, – сообщил сержант и вернул мне телефон. – А вы, пан, я смотрю, не робкого десятка, да, Роберт? – Роберт кивнул с готовностью. – Это вам не «какой-то придурок» смску прислал – а государственная полиция.

У меня были серьезные неприятности.

– Честное слово, я какую-то чушь спорол, – сказал я искренне, чувствуя, что попал конкретно. – Я ведь не вас имел в виду, только полицию.

– Мило, очень мило, – улыбнулся сержант, и я готов был проклясть свою собственную глупость. – Полицию, значит?

Я не ответил.

Я уже и так достаточно наговорил.

Сейчас он вкатит мне штраф на триста злотых – и лимит моей кредитки будет исчерпан.

Но мне было уже все равно.

Я не собирался позволять унижать себя дальше.

– Что ж. Я вас на этот раз отпускаю, – услышал я – и не поверил собственным ушам. – Сделаю вам подарок на день рождения. Езжайте – и постарайтесь больше не оскорблять власти.

Я на радостях чуть головой не треснулся, когда садился в машину.

А все-таки день начинался не так плохо!

Больше в жизни не расскажу ни одного анекдота о полицейских (а ведь я их знаю тысячу!), пообещал я себе и стал ждать, когда кто-нибудь добрый пропустит меня вперед и даст заехать на шоссе.

В Магдаленке я был в семь семнадцать.

Съемочная группа была в нетерпении, две машины стояли наготове, несколько мужчин курили в сторонке – я не знал ни одного из них, все-таки два года вне профессии давали себя знать. Все смотрели на меня неприветливо. Если бы я приехал на своей развалюшке – возможно, я удостоился бы более доброжелательного приема, но машина Толстого валила наповал.

– Вот и я, – я протянул руку самому старшему из мужчин. – Сорри за опоздание. Вы режиссер?

Он не ответил, только кивнул головой в сторону какого-то шибздика, который сидел в одной из машин.

Я подошел к машине и постучал в окошко.

– Двадцать минут восьмого, – проинформировал меня этот Карманный Образец.

– Простите, я человек, измученный нарза… – начал я шутливо, но его взгляд моментально заставил меня заткнуться. – У меня было свидание с полицией.

– Бери инструмент и запрыгивай, пропуск у нас только на эту машину.

Инструмент?

Какой инструмент?

То есть инструмент-то у меня всегда с собой, как у любого уважающего себя мужчины, особенно свободного от обязательств.

– Инструмент? – переспросил я. И тут у меня потемнело в глазах.

– Камеру, – сказал он.

И я понял, что мне конец.

Семейное

Я человек несчастливый, если говорить вообще.

Например, день рождения у меня бывает только раз в четыре года. Это ж надо быть таким неудачником, чтобы уродиться 29 февраля! Ничего удивительного, что я так долго не могу повзрослеть. Вот если бы у Марты день рождения был раз в четыре года – она бы тоже была слегка недоразвитая, такой человек просто не может с собой управиться: вот сегодня тебе двадцать восемь, а в следующий день рождения ты получаешься старым грибом за тридцать.

И, как будто этого было недостаточно, в крестные отцы родители выбрали брата матушки, который мог бы – теоретически – исправить ошибки, ими сделанные: например, он мог бы не дать им назвать меня так, как меня, к сожалению, зовут, и вообще мог бы стать моей соломинкой, которая помогла бы мне удержаться на поверхности, – но он не только не стал соломинкой, а совсем наоборот.

Очень приятный человек, только выпить любил. Конечно, это всякий любит – но он любил особенно.

Меня вообще-то должны были звать Юстинка или Ядвися, но, к счастью для меня, все поняли, что это уж совсем ни в какие ворота не лезет, как только увидели, с какими причиндалами я явился в этот мир. Говорят, все родильное отделение больницы ходило на меня смотреть – и меня это вовсе не удивляет.