И-2

— И ты уже нажал кнопку вызова сучьей рати?

— Нет. Я говорю правду.

— Верю. Почему не нажал?

— Да какая нахрен тебе разница? Уходи, Оди! Уводи свою свору! Я больше ничего не прошу.

— Покажись.

— Я двигаюсь…

— Вместе с экранами и микрофоном?

— Да.

— Ты в экзе?

— Я в жопе.

— Это понятно… Почему ты не нажал кнопку, Колиус?

— Потому что я человек.

— Хреновый какой-то довод… Это типа звучит гордо?

— Нет. Я просто человек… или был им когда-то… Я наказанный машиной человек… И мне уже никогда не стать прежним, Оди. То, что со мной сделали… не обратить вспять.

— Только не заплачь…

— Да пошел ты! Вместе с тем уродом в консервной банке, что пнул мою стену. Термитов ему в сраку! И заткнуть вонючую дыру гранатой!

— Говорун — повторил мои слова Каппа.

— Говорун — согласилась гудящим голосом наемница, успевшая залезть в трофейного экза, но пока остающаяся в прицепе — Ой болтун с грязным ртом.

— А ты еще что за потаскуха? Тебя не вижу.

— За потаскуху выжгу тебе яйца, ушлепок.

— А у меня их нет! Так что? Поговорим мирно?

— Я просто хочу увидеть твою рожу — ответил я — И мы пойдем дальше.

— На кой я тебе сдался такой?

— Просто увидеть — повторил я — Даю слово — стрелять не будем. Глянем друг на друга — и разойдемся.

— Хорошо.

— Тебе еще долго?

— Пару минут. Может чуть дольше. Я бегу.

— А почему бежишь, Колиус? — поинтересовался я — С чего такое доверие?

— Про тебя говорят… джунгли шепчут… джунгли поют… обезьяны носят слухи и роняют дерьмо с верхних веток. Знаешь сколько проблем от долбанных обезьян? Они умеют добывать мед — и их тянет сюда. А мне нельзя их убивать… Но я справляюсь… я справляюсь и с ними и с их дерьмом… Знаешь о чем я мечтаю?

— Удиви меня.

— О бетоне… о славном крепком бетоне со всех сторон. Чтобы чисто, прохладно и никаких долбанных растений, насекомых и обезьян… В жопу природу!

— Ты кто такой?

— Никто… уже никто… А ведь когда-то я любил эту траханую богами природу… я любил сраные цветочки, боготворил экологию… Я был друидом…

— Но?

— Но я совершил ошибку… я поставил жизнь людей выше жизни нескольких деревьев и птичьих гнезд…

— Это как?

— Во время сезона дождей небольшое племя бредунов оказалось заперто в затопленной жидкой грязью яме… Грустно видеть, как тонут женщины и старики, захлебываясь глиной и обезьяньим дерьмом. А над ними шелестят священные деревья с кронами усыпанными птичьими гнездами… Я опрокинул дерево вместе с верещащими птенцами — кроной в грязь. Попутно сломалось еще несколько мелких деревцев — из накрыло стволом. По упавшему дереву вылезли грязные аборигены и, не сказав ни слова благодарности, умчались прочь, унося на закорках обессиленных полудохлых стариков… Но я не в обиде — они ведь тоже знали, что эти деревья и этих птиц трогать нельзя… Табу. Я нарушил табу…

— Тебя наказала система.

— Да.

— Сделала сторожем этих садов дьявола?

— Да. Но я сам просил… я был раздавлен своим греховным поступком. Я просил дать мне шанс искупить свою вину… был готов на все ради искупления… и система предложила мне стать сторожем самшитовой роще. Я способствую ее сохранению и расширению, увеличиваю количество ульев и цветов, отгоняю швыряющихся дерьмом обезьян… и за это через пятьдесят лет получу отпущение грехов.

— Охренеть…

— Да… охренеть…

— И сколько ты уже здесь?

— Прошло тридцать три года и сорок семь дней.

— И как настрой сейчас?

— В жопу природу! В жопу систему!

— Матерью ты ее больше не называешь?

— Машина! Машина изуродовала меня ни за что! Я спас людей… а меня превратили в урода и отправили пасти муравьев! Ради всеобщего блага?! Что это за благо такое, когда жизни людей не стоят жизни пары деревьев? Знаешь, что ответила мне система, когда я задал этот вопрос пару лет назад?

— Удиви меня еще раз.

— Она привела в пример животных! Мол каждый год в подобных грязевых, смоляных и трясинных ловушках погибают десятки тысяч животных, птиц, насекомых. Это естественный ход вещей… Смекаешь, Оди?! Естественный мать его ход вещей! Старики и бабы хлебают грязь и тонут — и это естественно! Они утонут, их тела станут удобрением, на которых вырастут новые растения, цветы и грибы — а их сожрут другие звери или даже люди… А когда я сказал ей, что человеческие жизни ценны, она ответила, что человеческому виду можно не беспокоиться о сокращении своей численности — нас и так слишком много… Слишком много!

— Тебе там долго еще?

— Я иду… я гряду…

— Ну да…

— Так я ошибся, когда спас несчастное племя?

— Ты? Да. Ты ошибся в тот момент, когда не вышиб мозги долбанному вождю того племени. Это его ошибка. Его вина. Он завел свое племя в ловушку. Тебе надо было вышибить ему мозги дубиной и бросить труп в яму с пузырящейся серой грязью.

— Красной грязью. Там была красная грязь…

— Да похер.

— Встретить бы того вождя… но он давно состарился и мирно сдох.

— Может и так…

— Вот он я… не стреляйте…

Мелькнувшую между деревьями темную тень я увидел еще полминуты назад, но не сказал об этом, пытаясь идентифицировать. У меня не получилось. Увидев то, что выплыло из-за группки самшитов, рубщики колыхнулись назад и разом заткнулись.

Их можно понять — пусть не сразу понять, что вышло на открытое пространство, но сразу ясно, что это нечто… ненормальное, исковерканное, то, что в принципе не должно жить.

— Велосипед в дерьме? — предположила Ссака.

— Призм урод — равнодушно заметил Каппа.

— Младшее божество — просипел Гонсалес, рушась на колени.

— Подними жопу — рявкнул я, помогая пинком, от которого проводника подбросило и откинуло в сторону.

— Вот он я… такой как есть…

— Да тебя много — заметил я, глядя на тысячи мельтешащих муравьев, покрывающих его тело.

— Паразиты… трудолюбивые гребаные паразиты…

— И колеса у тебя зачетные… любишь шик и ветер в ушах?

— Пошел ты!

Передо нами замерло нечто, что более всего походило на… огромного велосипедиста. Нет… скорее на беговелиста или как там называют этот тип транспорта, где жопа на сиденье и колесах, а ноги толкают тебя вперед. Цельнометаллические толстые широкие колеса уходили в пористую бесформенную массу, из которой вниз опускались две штуки, в которых лишь при наличии огромного воображения можно было опознать две ноги, обросшие той же зеленовато-черной хренью. Сверху гигантская нашлепка гриба — та же ноздреватая хрень. На макушке цветущая клумба…

Клумба…

Гриб колесный. К нам подкатил уродливый гриб на двух колесах. Дав нам насладиться зрелищем, гриб медленно опустился, втягивая колеса в свое тело. Полминуты… и мы видели лишь огромный муравейник с цветами наверху.

— Охренеть — произнес я — И как? Жопа не чешется, когда в нее муравьи забегают?

— Твоя жопа — муравьиный дом! — заметила Ссака.

— Не гневайся, о бог — простонал из кустов ушибленный Гонсалес.

— Разрубить и достать ушлепка — прогудел Каппа — Могу помочь…