И аз воздам
Шрифт:
— А дети? — подняла серые глаза на графа вдовствующая императрица, твою налево, восхищённые глаза.
— Допустим, только допустим, что мы поменяли тактику, и в атаку солдаты будут бежать все четыреста или даже тысячу шагов, я и столько пробегу. Кто их этому будет учить? Кто будет увлекать роты и батальоны в атаку, сейчас у нас не таких офицеров. Нужно готовить новых офицеров с детства. Вот в этих суворовских училищах детей и будут готовить на офицеров, которым по плечу, по зубам новые способы ведения боевых действий. И ответ на вопрос, который вы хотите задать, Александр Павлович, не только бегать. Метко стрелять, проходить за сутки по семьдесят вёрст с полным боекомплектом. Самое дорого сейчас на войне порох. Потому, чтобы экономить и иметь запас на случай войны мы бережём порох и не учим солдат меткой
— Вы, Пётр Христианович, прожектёр. Не знал о том. Мне вы казались бесстрашным рубакой. — Удивлённо поднял на него глаза от чашки, которую крутил в руках, Александр.
— Прожектёрство и есть. — Подсел к столу Адам Чарторыйский. Наша армия и так самая сильная в Европе. И победу всегда добывают не пехотинцы, а кавалерия. Нет ничего лучше лихой сабельной атаки.
— Согласен с вами князь, кавалерия это сила. Опять пример. Вот ветка перед тобой, а у тебя сабля, рубанул и перерубил ветку. А если вместо ветки ствол пушки. Сломаешь саблю и всё. Никак не поможет кавалерия при штурме крепости, при атаке на редуты или на плотное каре — просто поляжет. Кавалерия хороша против кавалерии и добивать отступающего, деморализованного противника. Против пехоты, повёрнутой к ней штыками, кавалерия бессильна, лошадь на штык не пойдёт, а если пойдёт, то погибнет сама и покалечит всадника, и создаст завал непроходимый для следующей лошади. А пехотинец в день пройдёт большее расстояние, ему не нужно вёдра овса, не нужно отдыхать часами, пастись, в холода вообще с лошадьми проблема.
— Граф, я согласен нужно организовать несколько таких Суворовских школ и написать для них программы, возьмитесь? — загорелся Александр.
— Я? — Как-то по-другому Брехт себе будущее распланировал.
— Вы генерал.
— Ваше императорское Величество, Александр Павлович, ну, куда мне, я тупой амбал рубака. «Мне бы саблю да коня — Да на линию огня! А дворцовые интрижки — Энто все не про меня»!
— Постойте, граф, это про вас же слухи ходят, что вы тост про бабку Екатерину написали. Прочтите, — Александр это ребёнок просто. Непосредственный, восторженный и не умеющий концентрироваться на важном. То суворовское училище ему подавай, то сразу тост.
— Кхм, тост ведь …
— Маман!
— Изольда. — Девка или фрейлина, ну, всё одно девка, страшная вся в оспинах и с зализанными волосами появилась мгновенно. — Бутылку шампанского и пять бокалов.
Принесли, разлили.
— Ну, назвался груздём — съедят под водку. Слушайте. Тост на русском. На французском так красиво не получится. Бедный язык. Язык черни парижской и врагов наших.
— Редко, друзья, нам встречаться приходится,
но уж когда довелось,
вспомним, что было, выпьем, как водится,
как на Руси повелось.
Встанем, товарищи, выпьем за гвардию,
равных ей в мужестве нет.
Тост наш за Родину, тост наш (за Сталина), за Матушку,
тост наш за знамя Побед!
Нахлобучили по бокалу кислятины, не умеют полусладкое шампанское ещё делать. Отсталая нация эти французы. Не могут догадаться вино из изюма делать или тупо сахара добавлять.
— Великолепно, граф! — зааплодировала другая матушка.
— Представляешь, маман, а я не поверил. Позавчера имел беседу с Дмитрием Ивановичем Хвостовым, обер-прокурором синода и пиитом нашим известным, так он мне между делом, когда я его вирши похвалил, сказал, что лучший поэт сейчас в России это Пётр Христианович. Я не поверил, а он мне отрывок стихотворения графа прочитал, удивительная вещь, а какой слог. — Александр требовательно глянул на Брехта.
Ну, говорила же мама, не пей, козлёночком станешь. Это про «Чудное мгновение»?! Нельзя. Это лучшая вещь Пушкина.
— Пётр Христианович?! — опять серый влюблённый взгляд царицы.
— Ваше …
— Граф! — насупился Александр Павлович.
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
Событие двадцать второе
Теперь вы видите, что ничего не видно. А почему ничего не видно, вы сейчас увидите.
Эрнест Резерфорд
Когда пьянка заканчивалась одной бутылкой шампанского? Всем захотелось выпить за великого пиита Витгенштейна. Естественно, потребовали тост. В стихах.
Пётр Христианович смирился. День шёл чётко по плану, пока он его, умываясь, планировал. Ну, там интим с монархиней. Потом убийство братьев польских, потом …
А тут. Никакого интима. И не убивать поляка, а пить с ним горькую пришлось, да ещё лобызаться после каждого тоста. Начал Александр, а эти, с позволения сказать, царедворцы поддержали сюзерена. Чтоб их. Один из главных врагов страны и обнимайся с ним. Да и Аракчеев не Бриджит Бардо. Вместо бюста пузо выпирает.
— Пётр Христианович, а есть у вас приличный тост за дам? — напомнила о себе маман, опять на немецком.
Нет. Он не знает на немецком стихов. А, стоп. Одно в школе учили. Он его у доски отвечал. Любимое четверостишие Карла Маркса.
— Das Fr"aulein stand am Meere
Und seufzte lang und bang.
Es r"uhrte sie so sehre
der Sonnenuntergang.
Гейне напишет лет через сорок.
— Браво граф. Постойте, а можете на французском, — зааплодировал набравшийся уже шампанским Александр.
— Нет. На русском могу.
— Просим.
— Раз барышня стояла
Над морем в поздний час
И горестно вздыхала,
Что солнца луч погас.
Кердык карьере полководца. Ну, хотя, Денис Давыдов тоже пописывал.
— Граф, но это просто стихотворение, а мы просили тост. — Аракчеев опять полез обниматься.
— Тост. Ваше … Мария Фёдоровна, простите, но сейчас будет мужской тост.
Я пью за дам, кто не за дам, тому задам по их задам!